Материалы по теме Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами

Записки магаданского летчика
(Продолжение, нач в № 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27).
– Ну, от одного мы избавились. Дай, Боже, чтобы и этот отошел спокойно и не дунул на нас своей аэродинамической трубой, – сказал кэп, волнуясь за то, что самолет может свалить воздушная струя от реактивного истребителя, а выйти из штопорного положения просто не хватит высоты.
Но и этот также, улыбаясь, добавил газу и ушел, словно его и не было с нами. А мы, оставшись на своем тихоходном самолете, плавно движемся вдоль береговой черты Аляски, вспоминая мельчайшие детали, выхваченные нашими глазами, вплоть до заклепок на фюзеляже...
– Ничего, ребята, основную работу мы выполнили, а завтра, Бог даст, встретимся с нашими вожделенными китами. А то я и сам уже скучать стал без них. Ведь подумать только, какие просторы мы облетели и не встретили их – человек поработал на славу. Интересно мне самому, а что же он оставит после себя на земле? Выкачает нефть, вырубит лес, перекопает землю и извлечет из нее груды алмазов, золота, серебра и прочего в общем-то не нужного в повседневной жизни металла. Построит еще больше ракет, заготовит их, как крестьянин поленницу дров на зиму, отравит всю воду морскую и пресную, погибнет вся живность, включая и человека. И станет пусто на земле, и только ветер будет гонять радиоактивную пыль. Неужели к этому и стремится человек, неужели в этом основная его цель?
А ведь сколько раз человечество стояло на пороге глобальных катастроф? Вспомнилось, как в конце пятидесятых на Урале произошла авария на заводе по обогащению урана и при посадке в Свердловск не выпускали из самолета ни пассажиров, ни экипаж. Заправляли самолет, подписывали через форточку задание – и в полет. Боялись заразить людей в самолете и в то же время они как ни в чем не бывало ходили под самолетом, обслуживали его, даже шутили и смеялись, словно ничего не произошло, совершенно равнодушные к свой жизни, к жизни своих детей и их потомству. И только теперь, по прошествии пятидесяти лет, людей с подорванным здоровьем и мутирующим потомством решились отселять во вновь отстроенные поселки. Но все также и до сего времени вытекают ручьи из переполненного радиоактивными отходами озера и растекаются по краю, и никому нет дела до здоровья людей и даже до своего собственного. Словно у народа утеряно чувство самосохранения, а жизнь отдана на служение абсурду, стоящему во главе этой страны.

– Да уж скорее бы… А то вылетаем санитарную норму так и не познакомившись поближе. Придется сидеть и ждать следующего месяца, довольный налетом, а значит, и заработком, – шутит Яков Иванович.

На подлете к Провидения погода резко ухудшилась. Циклон, сместившийся на север, судя по всему, притормозил в районе Чукотки, превратившись в малоподвижную барическую систему, и решив заполняться именно здесь. И сколько это будет продолжаться – одному Богу известно. Связались с аэропортом. Там категорически отказались принимать борт, ссылаясь на низкую десятибалльную облачность высотой в 200 метров. Поговорили и решили подойти поближе, уж очень не хотелось идти в Анадырь.
Сам аэропорт Провидения представляет собой каменный мешок с отвесными скальными образованиями слева и справа. Впереди по курсу днище мешка закрывают высокие горы. Поэтому заход на посадку только с одним курсом, где этот мешок и приоткрыт – со стороны моря.

Полное сходство с мешком вот в такую погоду, когда низкая свинцовая облачность опускается ниже отвесных гор и наглухо закрывает, запечатывает эту долину со всем, что там есть: аэропортом, деревянным поселком Урелики, Провидения, притулившимся с левой стороны залива меж этих скал, с американским самолетом СИ-47, впечатанным в глыбы камней правого склона при заходе на посадку вот в такую же погоду и бухтой, со свинцово-темной водой, разъединяющей обрывистые нагромождения.
Снизились до высоты сто метров и прошли вдоль косы, отделяющей море от самой бухты Провидения. Видимость отличная, больше десяти км. Вся внутренность бухты просматривается как на ладони. Виден даже аэропорт с его полосой, о чем и доложили диспетчеру, с намеком на разрешение посадки. И снова получили категорический отказ –минимум не позволяет. Опять долгие переговоры и уговоры и дрогнуло сердце диспетчера, когда вновь переспросил высоту, цель полета. Да и знал, ледовой разведкой занимаются отлично подготовленные экипажи с многолетней практикой. Потом долгожданное согласие на посадку и как приговор.

– Уход на второй круг с этой высоты невозможен. Посадка обязательна.

Благословенные времена, когда можно было по совместному договору с диспетчерами, несмотря на плохие погодные условия, зайти на посадку и сесть. Конечно, и в этом случае диспетчеры прекрасно знали, кто сидит за штурвалом, его подготовку, опыт работы и даже везение, которое ведет пилота с первой посадки за штурвал. А оно у каждого пилота разное…

Разворот на 180 градусов – и туда, к горловине мешка для захода на посадку.
Вошли в это ущелье, как в ловушку со стенами каменных глыб, вздыбленных природой, словно сотворенных во гневе. Ни кустика, за что бы мог зацепиться взгляд, только темно-серые стены слева и справа и туда, где грунтовая полоска аэродрома да здание маленького вокзала с прилепленным сверху застекленным курятником-диспетчерской откуда и ведется руководство посадкой самолета. Грунтовые аэродромы… Сколько вас было по стране?! Часть из них закатали под асфальт, накрыли толстым слоем бетона и вокруг них выросли целые комплексы и даже города. А большинство притулившихся к маленьким городкам или таким поселкам как Провидения, так и останется грунтовыми, обозначенными не фонарями для ночных посадок, а обыкновенными флажками слева и справа от посадочной полосы, да матерчатым конусом-колдуном, для определения ветра, как символ уходящей эпохи начала развития авиации.

Шлейф пыли, поднятый работающими винтами, долго висит над полосой и смещаясь легким ветром, накрывает, словно смог, все, что прилепилось вокруг. Но это издержки грунтовой полосы и на нее никто не обращает внимания. А для нас грунтовка – чисто беда. Кончики винтов всего в 35 см от земли и они как пылесос притягивают к себе вместе с пылью мелкие камешки, оставляющие на дюралевых лопастях забоины, словно оспины. И если они выходят за пределы допустимых, придется менять винт, а такие случаи бывали – все зависит от размера камня и оборотов двигателя. А там еще и рулежка к вокзалу, словно взбираешься на эстакаду. Наверху, в диспетчерской, благодарим наших благодетелей, но и их понять можно – уже десять дней не было ни одного самолета из-за низкой облачности…

Ставим в план на будущий день, но диспетчеры выражают явное сомнение – погоды не будет, а значит, минимума для взлета тоже.

– Придется вам тут позагорать немного, – говорят, а уж они-то местные условия знают.
– Ну, может, договоримся, – намекает кэп на сегодняшнюю посадку.

– Ну нет, – смеется диспетчер. – Рискует дважды только дурак. Так и поседеть можно, – сравнивает он свои и с проседью волосы командира, – А у меня молодая жена, только привез с материка.

– Что так поздно? Возраста примерно с тобой одного, а только женился?
– Да нет, я и раньше был женат... Это уже третья, – не выдерживают они этого образа жизни.

– Советую взять выходной и отдохнуть как следует. Да и синоптическая карта пришла из Анадыря, подтверждает наши предположения. А выпускать при погоде ниже минимума не буду.

Ну что ж. Посоветовались с наукой и решили взять выходные, сколько еще можно носить эту коробку, в которой так приятно булькает коньяк, может и прокиснуть…
Поселились в низенькой, маленькой деревянной гостинице, словно вросшей в торфяное покрытие местности. Внутри темно. У дежурной горит свет, и, ознакомившись с направлением, она молча повела в комнаты, где стояли односпальные, уже застеленные кровати.

– Столовая-то хоть есть здесь? – поинтересовался проводник.
– Какая тут столовая. Хорошо хоть буфет в аэропорту открыли. Там холостяки и наедают себе гастрит, – глубокомысленно, но понятно ответила дежурная. – А хлеб, колбасу и тушенку можно купить в магазине. Тут недалеко. Правда, водки нет, сухой закон у нас, – сообщила она, словно сожалея об этом. Да и как можно было не сожалеть о единственной радости в этом краю…
– Т –а-а-к, – глубокомысленно изрек шеф и проводнику, – дуй в магазин и возьми сам знаешь чего. Ну конечно он знал, что нужно взять… и через полчаса уже раскладывал на столе дары этого магазина.
– Поговорил насчет спиртного – ни да ни нет. Судя по всему, под прилавком у нее есть. Но замужем и ни на какой козе к ней не подъехать, – доверительно сообщил он всем, намекая, что с выпивкой продолжения не будет и рассчитывать нужно только на этот ящик коньяка. На газете нарезали хлеб, колбасу, уже пожелтевший от времени шпик, вскрыли тушенку и пятилитровую банку болгарских помидоров…
Газета. Сколько хвалебных слов надо сказать этой труженице, заменителю многих вещей, так необходимых в быту: тарелок в гостиницах или на привале, скатерти и занавесок в общежитиях, оберточного материала в магазине, в зимнее время – утеплителя в носках, лучины для разжигания печей и, наконец, туалетной бумаги. Она молча выполняла свой долг незаметная и скромная, как и многие труженики этой великой страны. И я уверен, когда-нибудь появится у нас памятник этой незаменимой помощнице простому человеку…

Где-то к полуночи рука тамады уже привычно скользнула в ящик с коньяком, и не нащупала прохладу бутылки. Он вытащил ящик из-под кровати, поставил на колени, и долго смотрел в его пустоту. Недоверие, перешедшее в недовольство, отразилось на его лице.

– Неужели все? – в едином порыве выдохнули все.
Он лишь молча покивал, поджав губы.

– Жаль. А так все хорошо начиналось. Поговорить-то толком не поговорили, а уже все закончилось, – продолжил штурман, ведающий розливом.
Все с недовольством смотрели на остатки еды, понимая, что и надо-то совсем немного, чтобы и убирать-то на столе нечего было, просто свернуть газеты и выбросить в урну.
– Так говоришь, в магазине под прилавком должно быть, – повернул штурман свою голову в сторону проводника и, получив утвердительный кивок, продолжил, – ну, если должно, обязательно добуду, – закончил он и вышел из комнаты.
Минут через сорок, когда большинство, уже не надеясь на заверения штурмана, улеглось в постели, он появился на пороге. Его кожаная куртка заметно топырилась на животе и, чтобы это что-то не выпало, он поддерживал ее снизу левой рукой. Наклонившись над столом, правой рукой стал вытаскивать бутылки с коньяком того же розлива и той же марки, что и привезенный из Анадыря. Да оно и понятно, видно один и тот же пароход привозил.

К утру коньяк приказал долго жить, а с ним и закуска. И лишь пустые бутылки под столом да грязные обрывки газет с призывами и портретами знатных трудовых людей да всеми любимого генсека на столе напоминали о ночи экипажа в гостинице маленького поселка…

Часов в десять, в самый разгар сна, в комнату вошли дежурная и невысокого роста участковый с кожаной полевой сумкой через плечо. Он деловито подошел к столу, взял пустую бутылку и покачал головой:

– Да-а. Она и есть. Придется поднимать экипаж и разбираться.
Командир едва приоткрыл глаз, как местный Пинкертон начал задавать вопросы, выясняя, где они взяли армянский коньяк?

– Вы скажите в чем дело? Что случилось и причем здесь наш коньяк?
Немного помявшись, участковый поведал причину появления. Оказывается, ночной порой злоумышленник проник в магазин, взломал замок, взял десять бутылок коньяка, положил на прилавок деньги под расчет и исчез.
– Это же надо, первая кража в магазине за все время моей службы. И что поражает, грабитель, хотя и грабителем-то его назвать нельзя, честный какой-то, обладает недюжинной силой. Схватился за замок вместе с пробоем и завернул его в металлическую перекладину на двери. Это ж какой силой надо обладать! – говорит он в восхищении.– Нет у нас таких здесь, нет.
… – Я вот тут собрал из урны все бутылки из-под армянского коньяка, – и командиру, – сколько, вы говорите, у вас было с собой?
Шеф назвал.
– А я насобирал двадцать девять и вот на столе у вас тридцатая оказалась. Странное совпадение, не правда ли?..
г. Магадан.
(Продолжение следует)