|
 |
|
| |
|
Записки магаданского летчика
(Продолжение, нач в № 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 29).
Штурман завозился на постели, высунул голову из-под одеяла, пробасил, словно малый ребенок:
– Да я это. А что она не дала. Я же пришел к продавщице и по-человечески попросил… А она, нету у меня. А душа горит, ну я ради всех решил сходить в магазин. Я и деньги положил. А за замок и перекладину я заплачу.
Немая сцена… Все молча смотрели на штурмана, включая участкового, пораженного признанием и, в первую очередь, необыкновенной силой человека.
– Да как же вы не поймете, это же государственный объект. А вы, как бандит с большой дороги, прилетели из Магадана и совершили нападение на этот объект.
И все, понимая, чем это грозит, принялись уговаривать участкового пощадить нашего славного штурмана и не докладывать вышестоящему начальству. А двери, да это же такая мелочь. Стоит ли обращать внимание на это, заплатим плотнику и сделает он все в лучшем виде. И что, подействовали наши уговоры на него, даже слово дал. Хороший человек попался. Да и дело он свое сделал, раскрыл преступление по горячим следам, а как можно было не уступить пилотам? В то время летчики были в почете, особенно здесь, на Севере, где нет ни поездов, ни дорог. И пожав всем руки, он удалился, прихватив на всякий случай последнюю, тридцатую бутылку из-под коньяка. А штурман, бедный штурман, молча слушал поток речевок самого различного содержания в свой адрес и, не выдержав, закрылся с головой одеялом, отвернулся к стене.
Спать уже никто не хотел. На убранном столе появился только что вскипевший чайник, хлеб, масло – это проводник уже сносился в магазин.
…Четыре дня провисела низкая облачность над бухтой, обдавая моросью одиноких прохожих, рискнувших выглянуть на улицу. Легкий ветерок, скользивший по обрывистым склонам с нетающими участками снега, залезал под одежду, делясь холодной влагой с телами, так желающими тепла и солнца. Каждое утро экипаж поднимался и шел, кутаясь в форменные плащи, в аэропорт, узнать погоду и прогноз. Но самое главное, хоть пообщаться с людьми, услышать что-либо из новостей и поесть в буфете. Хотя работники аэропорта находились точно в таком же положении. За годы жизни здесь, в отрыве от большой земли, они знали друг о друге все, что можно и что нельзя, любая мелочь будет подмечена и будет обсуждаться на всех уровнях. Неговоря уже о личной и семейной жизни. Все здесь на виду, все знают друг о друге и никакая тема не подлежит запрету. Но как ни странно, все уживаются, ладят и взаимодействуют в маленьком производственном предприятии под названием аэропорт.
Пятые сутки. Утро. Словно что-то изменилось в окружающей обстановке: те же кровати со спящими коллегами, тот же стол, с остатками еды от вечернего чая, та же влажная прохлада в комнате. Свет совершенно другой, наполненный жизненной силой, и его энергия льется через маленькие окна, наполняя еще несмело и таинственно маленькое пространство. Нет и Яши с его знаменитым портфелем, лишь постель светит заправленным серым одеялом. Он рано почувствовал погоду и, отоспавшись за долгие дни, побежал к своему детищу-самолету. Наступило время просмотреть, прощупать, заправить, обгонять движки и снова просмотреть и прощупать ставшие такими близкими и родными узлы и агрегаты самолета. Завозились и остальные, разбуженные светом и желанием вырваться из этого ущелья, избавиться от неприятного осадка, происшедшего со штурманом. Все вроде улажено с участковым, починена дверь в магазине, и продавщица уже с улыбкой встречает пилотов со словами:
– Ничего, бывает. У нас и не то бывает. Вон на прошлой неделе Иван, сосед наш, пошел жену свою бывшую домой окорачивать. Стрельба была… Ничего, все обошлось и у вас все обойдется…
Выйдя на улицу, наконец-то разглядели свой каньон, на дне которого примостились взлетная полоса, поселок Урелики и здание аэропорта со вспомогательными постройками.
Высоко вверху, где заканчивались обрывистые стены, лазурью отсвечивало глубокое небо, наконец-то показавшее всю свою красу северного очарования, отсвечивая холодом и одиночеством. Мы шли по дороге в аэропорт, озираясь на горизонт, высоко запрокидывая головы, где заканчивались скалистые стены каньона.
Взлет. В дверном проеме стоит Берзин, и он уже знает, что нас ожидает в случае отказа двигателя, как и мы знаем немного про серых китов. И напряженное внимание, и ожидание отрыва от полосы легко читаются на его лице. А самолет на взлетном режиме, оставляя шлейф пыли за собой, бежит все быстрее и быстрее, пытаясь выжать из себя невозможное – взлететь во что бы то ни стало. Уж хотя бы в этом желания экипажа и самолета совпадают.
Отрыв. Убраны шасси, уже легче. На бледном лице Берзина появляется румянец, и он смахивает рукавом бисер пота на верхней губе. Он просто побывал одно мгновение за гранью жизни и снова вернулся, поняв, что еще не время быть там. Сто метров высоты и самолет несется над водной поверхностью бухты, над косой, на которой расположен дальний привод с многочисленным птичьим базаром, не покидающим это побережье даже в зимние месяцы. И вот он, морской простор, с видимостью миллион на миллион и ясным небом по всем направлениям. Вот что надо пилоту и душа его ликует и хочется петь, просто петь песни с незнакомыми словами и смыслом неизвестным, и непонятным для других. А возможно, каждый ликует по-своему, по одному только ему присущему правилу. Но это нисколько не умаляет радости от полета.
– Давайте в набор высоты. Метров 600 займем – и вдоль берега – здесь уж точно будут киты, – говорит и рукой показывает Берзин.
– Столько облетали, а сейчас будут? Ну и заливает, – недоверчиво тянет Яков Иванович.
Но Берзин уже не обращает внимания на шутку. Лицо его словно напряглось, и сам он подался в сторону лобового стекла, как охотничья собака на дичь.
Только заняли 600 метров и вынырнули из-за мыса, как увидели в лагуне китов, ради которых столько дней бороздили просторы над морем. Словно необычайные животные, а они и были таковыми, плавно раздвигали своими мощными телами водную гладь, испускали водные фонтаны, потом словно нехотя запускали переднюю часть под воду, и ударив хвостом по воде, скрывались под водой.
Но что тут началось твориться с наукой?! Футбольные фанаты могли бы позавидовать им.
Они заполнили всю кабину, показывая руками на китов, возбужденно что-то говорили.
– Ребята, да никуда они не денутся… Вы ж сектора только не трогайте… А еще лучше, смотрите через свой блистер, – тревожно говорит командир.
Но его никто не слушает, только попросили встать над китами в плоский вираж, так чтобы они находились в центре этого виража.
Мы сами с нескрываемым любопытством рассматривали морских великанов, увлеченно занимающихся кормежкой. Они с изящной плавностью скрывались в воде, и лишь ореол брызг от удара мощных хвостов какое-то время радугой светился над поверхностью воды и указывал место погружения.
А потом из-под воды шел сильный бурун с придонными отложениями. Что там происходило под толщей воды с высоты было не разглядеть…
А наука возбужденно фотографировала, считала, записывала и делилась мнениями между собой, полностью оправдывая свою профессию и предназначение.
Незаметно пролетело минут сорок, и Берзин махнул рукой.
– Поехали дальше.
За следующим мысом киты словно ожидали нас. В большой лагуне их было раза в два больше и снова возбужденная суета, споры и резкие доказательства одним им известных постулатов.
Здесь были незначительные глубины и можно было проследить подводный путь кита. Достигая дна, он, словно экскаватор, черпал нижней челюстью донные отложения с такой силой, что бурун вырывался на поверхность. Проплывал под водой метров 50, черпал и снова через несколько метров повторял маневр. И лишь после этого показывался на поверхности, фильтруя собранную пищу на морском дне.
– А вон какое-то суденышко движется, – заметил второй пилот.
– Да это же китобой. Ну вот сейчас посмотрим на хомо сапиенс, на человека разумного, как он этим разумом управляет, – тоскливо сказал Берзин.
Не успели закончить второй вираж, как китобой уже подскочил к стаду китов. Было видно, как гарпунер крутился возле пушки на высоко поднятом носу корабля.
С
амолет крутил спираль со снижением, держа китобой в центре. Выстрел, полет гарпуна и разматывающийся линь четко указывали на жертву. Нет, он не промазал. Он мастер своего дела, и гарпун вонзается в плавно скользящее веретенообразное тело. Взрыв и даже в воздухе видно как полетели шматки мяса и крови. Кит вздрогнул, словно судорога прошла по его телу, забил хвостом и скрылся в спасительной глубине, надеясь избавиться от внезапно появившейся боли. Линь натянулся, судно вздрогнуло и пошло за китом. Но слишком неравные весовые категории и минут через пятнадцать кит покачивался у борта китобоя.
– Сейчас спустятся с борта на тушу, пробьют ему череп, вставят трубку и высосут его мозг. По научному спермацет…– комментировал Берзин.
– И для чего это нужно? – тоскливо спросил Яша.
– Хорошо лечит ожоги и т. д.
А командир, под впечатлением неприкрытого убийства, взял в руки штурвал, плавно отдал его от себя и направил самолет на китобой. Он рос и приближался на глазах, уже видно было на мачте в вороньем гнезде человека, который восторженно махал руками, приветствуя пилотов. Потом с приближением самолета замер, опустив руки. Но самолет и не думал отворачивать. Он снова поднял руки со сжатыми кулаками и стал грозить, не выдержав рева двигателей и налетающей массы, нырнул в бочку. Самолет прошел над мачтой в нескольких метрах и, заложив глубокий крен, пошел на стадо, распугивая животных. Это все, что мог сделать экипаж для китов…
г. Магадан.
(Окончание следует). |
