Материалы по теме Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами

Записки магаданского летчика
(Продолжение, нач в № 20, 21).
...Заняли полосу и покатили под горку в конец полосы, где в кармане развернулись на 180 градусов и, выкатив на полосу, встали на осевую линию. Снова контрольная карта и долго гоняли движки на всех режимах, стараясь обнаружить малейший изъян в их работе. Все в норме. Вылет разрешен. Двигатели на взлетном режиме, командир отпускает тормоза, самолет трогается и не спеша бежит по наклоненной вверх полосе. Но он совсем не хочет набирать скорость и летчики, с тревогой смотря на самую верхнюю часть полосы и, преодолев ее, под уклон, уверенно начала расти скорость. Но и полоса не бесконечна – впереди уже виднеются огни подхода на деревянных столбах. Хватит – не хватит полосы? Но и останавливаться уже нельзя. Подъем переднего колеса и через мгновение такое долгое … и с последней плиты оторвался родимец, и, вяло покачиваясь, по метру пошел в набор. Нелегко дается перегрузка самолета, а если еще и полоса на пределе, то взлет, как сейчас, с последней плиты.

Доложили взлет.
– Ну и хорошо, – говорит диспетчер с земли. – А то мы уже подумали, огни подхода собрались считать, – по-черному шутит он. Набрали безопасную высоту, доложили и сразу же нырнули на широкое ложе Амура. Миновали его устье и по Татарскому проливу на север.
Посовещавшись с наукой, решили сократить маршрут и махнули через север Сахалина, рассматривая землю, испоганенную нефтяными вышками и пролитой нефтью. Так и хочется сказать, что же ты делаешь, человек, со своим домом? Откуда и почему у тебя, строителя коммунизма на всей земле – на словах, а не делах непонятное и страшное отношение к природе и людям? Наверно, после гибели человечества, еще долго ветер будет полоскать красные полотнища с надписями: даешь пятилетку за четыре года и слава нам, строителям коммунизма… Так мне думалось тогда.

Закончилась низина острова. Самолет заскользил над поверхностью Тихого океана, распугивая шумом моторов прибрежных птиц. Второй пилот, открутив свои 30 минут, вышел в салон и примкнул к пьющим крепкий чай научным кадрам. Берзин, как и вчера сидел в своем блистере, пытаясь хоть что-то увидеть из своих желаемых объектов. Но океан был величественно чист. Второго пилота съедало любопытство: почему же пролетав весь вчерашний день, не увидели ни одного живого кита? Он и должен быть любопытным по натуре, по призванию, иначе, ему и не стать командиром. Поборов некоторое смущение, поинтересовался этим вопросом. Берзин, оставив свой пост, основательно уселся на сиденье возле блистера и начал свое повествование с вопроса.

– Трагедию капитана Лигова, читал?
– Конечно, кто же ее не читал в наши годы о хищниках- американцах, царской безответственной политике, помогающей иностранцам выбить всех китов.
– Ну так вот, дело было совсем наоборот. Если можешь это принять, расскажу, – и уставился на пилота, ожидая реакции его комсомольского или партийного кредо, что было в ту пору не новостью.
– А почему бы и нет, – ответил тот. – В жизни может все, что угодно и даже сам наблюдал, когда на белое говорили черное, и подобное может продолжаться сколь угодно долго, а может, и не исчезнет никогда.
– Так вот, в Союзе построили китобойную флотилию под названием «Алеут». Базировалась она во Владивостоке. Запустили ее в Охотское море и в первый же год многие из этой флотилии стали орденоносцами, за перевыполнение плана на много процентов. Точно я не берусь сказать, но план перевыполнили почти в два раза. На следующий год повторилось то же самое, и даже больше. Газеты, журналы и прочая шумиха, а капитаны берут встречный план и даже его перевыполняют. Поток наград, внеочередные квартиры и всенародная любовь и, естественно, равнение на лучших…

И так продолжалось три года. На четвертый год вышла флотилия в море. Глядь, а китов-то и нет. Развернулись строем, прошли Охотское море вдоль и поперек, да и вернулись на базу. А ты спрашиваешь, почему китов нет в этом море? – Он в сердцах махнул рукой и отвернулся, заглядывая в блистер.
– А куда же они делись? Разбежались в разные стороны?
– Да нет, не разбежались. Бежать-то просто некому было.

И он начал рассказывать о культуре добычи китов за границей, о их воспроизводстве и запрете на убийство в отдельных государствах. О том, с каким трепетным отношением к этим великолепным морским животным относятся норвежские гарпунеры, оберегающие самок. Когда гарпунер случайно загарпунит самку, он три года не подходит к пушке. А наш, вооруженный пушкой, и никакими моральными обязательствами, стреляет все подряд, что попадется под прицел. Берзин возмущенно рассказывал, как находясь практикантом на китобойной флотилии «Слава» в Антарктике, видел собственными глазами охоту на самку с детенышем. Она убегала, ныряя под воду, оставаясь там свыше пятнадцати минут, а ее детеныш мог находиться под водой только порядка пяти минут и, идя за мамой, показывал китобоям ее путь. И, естественно, соревноваться с многосильной машиной самка не могла, всплыла в очередной раз, китобой выстрелил и загарпунил ее. Малыш подплыл к уже погибшей матери, ласкался и пытался оживить ее, такую большую и, казалось, непобедимую...
Китобой отбуксировал тушу к «Славе» в сопровождении маленького китенка. Открылся слип, по которому затягивали туши китов и тросом, с помощью лебедки, затянули ее тушу. Китенок, видя уползающую тушу, разгоняясь, выскакивал на слип и сползал обратно в море, вызывая у всех щемящее чувство тоски и потери чего-то большого … - ведь у всех были потери своих родных и близких… Капитан приказал закрыть слип металлическими воротами. Китенок же с разгону тыкался мордой в эти металлические ворота, и гул разносился по всему громадному кораблю. Первыми не выдержали женщины, наблюдавшие эту разыгравшуюся на их глазах драму, отворачивались и убегали в каюты, чтобы дать волю слезам, уткнувшись в подушки. Да и у многих мужчин навернулись слезы на глазах… Конечно, китенок был обречен, и это знали все. Стоило ли убивать его мать? Конечно, нет. Это элементарное и хладнокровное убийство, а стрелок безжалостный и бессердечный человек… получит очередную грамоту или премию по окончании сезона. Нет, он не будет чувствовать раскаяния и не уйдет от пушки на три года, как норвежский гарпунер. У большинства наших людей понятия о доброте, чести и справедливости выстраивались в плане единственно верного учения… Он не стал говорить какого, но и так было понятно какого именно.
– Была подписана конвенция об ограничении отстрела китов, а отдельных видов вообще запрете. Ну и что ты думаешь? Для контроля посадили на суда представителей от разных стран, но наши и здесь оказались всех хитрей. Били все, что попадет под руку, лишь бы план выполнить. А приемку на базу производили после 24-х часов, когда добропорядочные представители уже спали в своих постелях. Проснувшись, они уже не могли определить вид кита, только перетопленное сало в котлах, а все улики давно за бортом.
Вот так-то. А ты говоришь, читал трагедию капитана Лигова. Это скорее комедия, разыгранная автором…

Тридцать минут, отпущенные второму пилоту, подошли к концу, он заскочил в кабину и уселся на свое место, обуреваемый потоком информации, так негаданно свалившейся на его голову. Он знал многое и слышал немало, но такое невыносимо обидное и несправедливое к китам и, в первую очередь, к себе глухую стену дезинформации он просто не мог перенести. Горели уши и щеки, возмущалась душа. А что он мог сделать? Ведь его просто никто не увидит и не услышит в этом отлаженном и громкоголосом хоре...
Он постепенно остывал, словно оттаивал, да и стрелки приборов не давали надолго отвлекаться на разные непутевые мысли. Он уже по-другому взглянул на этого худосочного белобрысого прибалта, столь много знающего и повидавшего в своей жизни и умеющего сравнить себя и других с представителями других стран, их уровнем жизни и культурой. И все последующее время его тянуло к нему словно магнитом, и тот делился щедро и без оглядки той информацией, которой владел, уже не спрашивая, член он или нет всепобеждающей партии.

Тихий океан встретил такой же пустотой как и Охотское море, с той лишь разницей, что выполнив первый и последующие восточные галсы, разворачивались на очередной уже не упираясь в сушу – ее просто там не было, шли строго на север от двадцати до тридцати минут и разворот на запад и так до соприкосновения с Курилами, разбросанными на карте, словно кляксы от неряшливого ученика.
Сало у Яши закончилось и перед обедом он уже не спешит к своему портфелю. Так же, как и остальные, полон ожидания столовых ароматов, разносящихся по салону во время разогревания пищи проводником. На голодный желудок даже не спится, и он мечтательно смотрит вдаль, через лобовые стекла, надеясь увидеть что-либо примечательное.
День, надо сказать, идет впустую, никаких признаков китовых. Наука уже отоспалась на ложе, устроенном на бензиновых баках, и распивала чаи, взбадривая себя перед обедом.

Еда, мало сказать, была слабенькой, скорее, тоскливо
й. Цеха бортпитания в Николаевске не имелось и проводник взял в буфете что было: колбасу, масло, сахар и чай. Этим и перекусили. Да и лететь-то осталось каких-то четыре часа, и все разговоры в кабине как по команде переключились на еду. Хорошо хоть чаю было вволю и они чаще выскакивали из кабины отметиться за столом и туалете…
На вход в Авачинскую бухту действовал еще запрет, который наложили вояки и чтобы убить время, решили пройти вдоль запретного квадрата и посмотреть: воюют ли наши или как всегда, ушли, а запрет снять забыли.
И мы шли по мнимой линии с указанными координатами, заглядывая в запретный квадрат. Да так и есть – воюют. На темно-синей морской глади, словно в картине Айвазовского, только с современными кораблями, шел стальной красавец, вооруженный орудиями и ракетными установками. Из-под его форштевня картинно расходились два водяных уса, а прямо по его курсу в подводном положении, на небольшой глубине следовала подводная лодка по величине соизмеримая с надводным кораблем.
– Смотри, смотри. Наверняка атомная. Да так и есть. Тут же база их и завод, мне шурин рассказывал. Какая громадина!
Над подводной лодкой, вдруг вздулся громадный водяной пузырь, и поднимаясь кверху, вытолкнул, скорее выдохнул какой-то продолговатый предмет.
– Да это ракета! Ребята смотрите это же ракета! – воскликнул Яков Иванович
– Ракета, ракета, – передразнил его кэп. – Смотри как бы она с курса не сбилась. А то будет как под Братском с Ил-18.
Тогда ракета, отклонившись от курса, сбила свой самолет с пассажирами, об этом знали все пилоты и старались без нужды не лазить рядом с полигонами, которых в то время было превеликое множество. И перед вылетом всегда изучали информацию по ограничениям в квадратах – тут и особым разведчиком не надо быть, самые засекреченные места довольно точно указывались с указанием координат.
Ракета, выброшенная сжатым воздухом, пролетела совсем немного и, описав крутую дугу, плюхнулась в море, подняв мириады брызг, радугой заигравших на солнце.
– Красиво. Ничего не скажешь. Словно большие мальчики играют во взрослые игры, – задумчиво и как-то непонятно проговорил Берзин…
– Все. Время ограничений прошло. Берем курс на вход в Авачинскую бухту. Пока наберем высоту и зайдем по схеме, будет у нас десять часов налета на сегодняшний день, – пророкотал уставший штурман.
– Может, в бухту так и зайдем на 300 метрах.? Посмотрим и бухту, и атомные лодки. Их хорошо видно. Они сразу слева от входа в бухту, а если довернем чуть-чуть, то будем рядом.
– Лежать будем рядом. Могут не понять нашего любопытства и шарахнуть по голове. Что тогда, Яша, будет делать твоя вдова? А?
– Да хочется же посмотреть. Ну, если нельзя, так и не надо, – миролюбиво закончил Яков Иванович.
Самолет проскочил через узкую горловину пролива, соединяющего залив с самим Тихим океаном. Он был настолько узок и горист, что не требовалось особых военных сил, чтобы перекрыть доступ на внутренний рейд и через какое-то мгновение, миновав слева и справа скальные образования, на которых чудом устроились маяк и службы охраны, выскочили на простор самой Авачинской бухты, привольной и необъятной по масштабу и красоте.

Справа от курса ярусами на склоне располагался сам город Петропавловск, а у его подножия, у пирсов, разгружающиеся суда.
Слева от курса стояли несколько больших подводных лодок, по величине соизмеримых с надводными кораблями, стоящими здесь же. Их черные тела жирно блестели под лучами заходящего солнца, вызывая и восхищение людьми, спроектировавшими их и какую-то неловкость и даже омерзение тем, что человек в любую минуту может нажать на кнопку и все полетит в тартарары, сгорая и не оставляя времени ни на раздумья, ни на последнее прости... А ведь каждый, из сидящих в той же лодке, наверняка надеется дослужить до пенсии, воспитать детей, внуков и умереть в своем доме, на своем ложе и, уж ни в коем случае, не в атомном огне…

И наука, и летчики молча смотрели на уходящую под левое крыло подводную мощь нашего флота и инженерного развития, совершенно разные роились мысли в их уставших от долгого полета головах. Одни радовались, что есть подобные монстры, другие – к чему это надо столько забухать денег, ведь все равно не спасешься от мирового окружения, как бы ни запирался, а третьи– да мне все равно, наши правители лучше нас знают что делать, четвертые – а ведь это рано или поздно должно ухнуть. Что же от земли матушки останется?
Невольно вспоминая фразу или лозунг: «в борьбе за мир и счастье на земле, на камне камня не оставим». В любом случае люди, несмотря на противоположные взгляды, должны уметь договариваться и у власти должны стоять люди, способные идти на компромисс, уступая в чем-то друг другу и выигрывая, в основном: спокойствии, доверии и благополучии всех живущих на этом космическом корабле, под названием Земля.…
г. Магадан.
(Продолжение следует).