Материалы по теме Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами Было дело над морями, над волнами, за китами

Записки магаданского летчика
Аэропорт Магадан, 56 км. Подписав все положенные в таких случаях бумаги и прихватив портфели, служебные и свои, набитые сменным бельем, спортивными костюмами, тапочками и туалетными принадлежностями, экипаж неспеша плетется на стоянку к своему Ил-14, возле которого уже хлопочет бортмеханик Яков Иванович. Росту он небольшого, но живой, несмотря на излишнюю полноту тела. Образовавшийся животик его нисколько не портит, да и скрывается он под полами двубортного, слегка длинноватого пиджака. Лицо со слегка отвисшими щеками, с легким налетом красноватых прожилок, которые наверняка видны из-за спины. На голове, посаженной на короткую шею, стриженные под бокс волосы. Родом из Астрахани, с какими-то дальними хохляцкими корнями и частенько, особенно когда волнуется, вставляет отдельные слова, а иногда и целые фразы из своего далекого детства.

Завидев экипаж, он отделился от самолета и почти строевым шагом, как и положено по уставу, пошел навстречу. Не доходя двух метров, остановился и, вытянув руки по швам, доложил:
– Товарищ командир, самолет заправлен под пробки, замечания от предыдущего экипажа устранены, питание и вода на борту. Спасательное оборудование сейчас подвезут. Замечаний нет.
– Хорошо что нет. – И Геннадий Иванович, высокий, худой, с мосластыми руками жмет руку бортмеханику и спокойно так говорит ему, наклоняясь к уху:
– Ну что, Яков Иванович, согрешил сегодня со своей женой? Ведь надолго улетаем. Смотри, как бы чего с нами не случилось, – намекая на то, как грех в жизни ведет к воздаянию в небе...
– Ну что вы такое говорите, Геннадий Иванович… Как такое можно?
И все улыбаются такой, почти каждый раз перед вылетом повторяющейся шутке командира.
Из-за угла КДП выкатила грузовая машина, раскрашенная красным цветом, и, развернувшись, задом сдала к открытой двери самолета. Проводник, лет двадцати семи от роду, энергичный и разбитной, как и все проводники в авиации, принял на борт спасательный плот и расписался в протянутом листке в получении почти индульгенции на спасение в случае аварийной посадки на воду.
Внешний осмотр самолета и по дюралевой стремянке, стоящей почти вертикально, по одному экипаж забирается внутрь своего крылатого дома и кабинета на многие часы полета. Внутри, у самой переборки кабины, за квадратным столиком, наглухо закрепленным к полу с четырьмя креслами, сидят четверо пассажиров – представителей науки, среди них женщина, около тридцати лет с пучком темных волос, с прической под «Бабетта идет на войну».

Все знакомятся и, как правило, запоминают в лучшем случае только одно имя, наиболее характерное. Лишь в процессе полета и общения возникает устойчивое запоминание, переходящее порой в дружбу на многие годы. Но это не мешает жать руки, ощущая необычайность, особенность, а иногда черты и даже характер человека.

Глава всего этого необычного предприятия по фамилии Берзин Альфред, однофамилец нашего магаданского начальника Дальстроя. На что командир не преминул намекнуть, но тот энергично запротестовал, махая руками, хотя по виду и по фамилии явно – из прибалтов. Был он представителем от Владивостокского филиала академии наук, занимался исключительно изучением китообразных и знал о них все или почти все. Одет довольно просто в хлопчатобумажную тонкую, когда-то синего цвета футболку советского производства, поверх которой накинут кожаный пиджак темного цвета, да джинсы, явно заграничные, неимоверно поношенные и мятые, что никак не вязалось в то время с представителем самой передовой науки в мире, как нам тогда казалось. Белокурые волосы не очень густые, были недавно подстрижены под канадку, с расчетом на долгую командировку. Лицо ничем особенно не выделялось. Лишь светло - голубые глаза как-то пристально заглядывали собеседнику в лицо, словно ощупывая и выявляя все изъяны твоей души. Но делалось это просто и ненавязчиво, словно само собой разумеющееся.
Девушка с ним – ассистентка, а он ее научный руководитель. Ну руководитель, так руководитель и все вопросы, возникающие в мужских коллективах, сами по себе исчезли. Напротив их сидели двое мужчин в темных очках, оригинально дополнявших друг друга, и усиленно прятавших свои руки под столешней, скрывавшей легкий дриблинг пальцев. Как оказалось, магаданские представители науки от ТИНРО. Они сделали попытку подняться, но не смогли и лишь протянули руки. Пожатия худых и потных пальцев были слабы и безвольны, будто вышла из них вся энергия.

– Вы уж извините за небольшой вчерашний переборчик. На радостях встречи, так сказать… Слегка отметили, – промямлили они тоскливыми голосами, словно просили: не найдется ли чем полечиться? Но в гражданской авиации уже давно отменили неиссякаемый источник спирта в антиобледенительной системе, лишь бачки забыли снять и бортмеханик, проверяя матчасть, нарочито отвинчивая крышку, нюхал и извещал:
– Все, братцы, уже и не пахнет, – и с сожалением закручивал ее.
– Да ничего, бывает. Туалет в хвосте, – спокойно проговорил командир и прошел в кабину. Ничего особенного. Все бывает и не такое бывало.

Ил-14 – поршневой самолет, можно сказать, вершина пассажирского поршневого самолетостроения в нашей стране того периода, апогей творчества конструкторского бюро Ильюшина. Два двигателя по 1700 лошадиных сил, с двумя рядами цилиндров, разбросанных по окружности, две звезды, как говорят в авиации, создающие дополнительные трудности при обслуживании. Все самое лучшее вчерашнего дня, уже ушедшего в небытие, но продолжающего служить человеку с небольшими переделками и доработками, в зависимости от необходимости: с левого борта для увеличения сектора обзора наблюдателя вставили сферический пластмассовый блистер, в который можно высунуться почти по пояс, для полетов в условиях плохой и даже нулевой видимости поставили локатор, для замера температуры воды внутри фюзеляжа на четырех ногах смонтировали небольшой прибор-коробку, прорезав закрывающийся люк в полу самолета, а для увеличения продолжительности полета до 10 часов из фюзеляжа выкинули все кресла по правому борту и вместо них поставили дополнительные баки под топливо. На них любили «отдыхать» чрезмерно уставшие от научных наблюдений сотрудники в часы вынужденного безделья. И самое главное, увеличили взлетный вес на целую тонну, был 17500, а разрешили 18500. Движки ставили первой категории, правда, в случае отказа одного из них, самолет уже мог лететь только со снижением. И все как-то морщась, закрывали глаза в надежде, что отказа не произойдет, а если и произойдет, то не с ними. И ничего, почти как в той пословице – на безрыбье и сам раком станешь.

Самолет хорошо показал себя на ледовой разведке. Официально работали на высотах от 300 до 25 метров, зачастую и ниже по просьбе оператора: прибор не брал температуру воды из-за слоя тумана между самолетом и водной поверхностью. Незаменим он был на рыборазведке, облетах действующих вулканов, сбросах вымпелов на суда и ледоколы с картами ледовых полей, поисках самолетов, потерпевших катастрофу, сбросах продуктов и почты на маяки, расположенные на самых кончиках неприступных мысов – надо попасть и не промазать, а иначе, все улетит в морскую пучину, бушующую возле этих мысов...

И вот сейчас появилось новое необычное задание: пересчитать всех китов в акваториях морей крайнего Северо-Востока и выявить новые их виды, включая Охотское море. Как оказалось из дальнейших разговоров с Берзиным, большая часть китового жира, добываемая в мировых океанах и морях, идет как добавка к сливочному маслу... А во всем мире уже начали трубить о братьях наших меньших и человеческом к ним отношении, хотя человеческое отношение не совсем подходит, ибо оно совсем не человеческое. Ну, не может здравомыслящий вид пилить ветку, на которой сидит, а человечество это делает с превеликим удовольствием. Выражение «человеческое» стало синонимом варварства, дикости самоуничтожения и уничтожения других видов, населяющих эту планету, словно и создан человек для того. В самозабвении созидающий все более разрушительное оружие, не понимая, что он уже переступил порог дозволенного Создателем…
Тем более стали осознавать, что разумом обладает не только человек, но и некоторые обитатели морских глубин. И не только они. Неудобно стало мировой державе – борцу за построение всего хорошего на белом свете, да и китов осталось не так уж много. И решили найти им замену уже в своих прибрежных водах, не вызывая нареканий у этой самой мировой общественности. А может, и то немаловажное обстоятельство, что информация просто не будет поступать из закрытой страны. Спустили директиву с самых верхов, издали приказ, направили в Дальневосточный филиал академии наук и … в Магаданское управление авиации – только у них и есть такие самолеты и подготовленные к любым видам работ и в любых метеоусловиях экипажи.

И вот мы трясемся на взлете по неровной бетонной полосе. Пилоты, страдая от перегруженности на тонну – могут просто не выдержать покрышки – а научные сотрудники – от резких толчков, так сильно отдающихся в больной голове после вчерашней встречи. А самолет бежит, с трудом набирая скорость отрыва. Звон от винтов, вспарывающих воздушный поток, раздирает перепонки. Яков Иванович словно застыл, глядя на стрелки приборов. Берзин стоит в проходе, опершись плечом о проем двери, ему просто интересен процесс взлета и нисколько не волнует психологическое состояние экипажа.

Штурвал на себя, и машина неохотно, вяло поднимает переднюю ногу, катит на двух основных шасси и, чиркнув пару раз резиной колес по бетону, наконец-то неохотно отходит от полосы.

Уже легче. Моторы все также на взлетном режиме. Звенит металл винтов, разрезающих упругий воздух. Набор высоты, плавный разворот вправо, оставляем вершину с локатором с левой стороны, скользим в сторону Армани, и там, уже идем со снижением и уменьшением режима до нормального крейсерского, когда можно говорить и твой собеседник понимает тебя без крика, искажающего лицо, можно взглянуть на водную гладь, призывно манящую бликами солнечных зайчиков, играющих на неспокойной поверхности моря. Можно вздохнуть, непроизвольно, глубоко. Словно что-то вышло из тебя, освободило. Легкость и жажда жизни проснулись улыбкой и шуткой.
Высота триста метров, курс на Камчатку. Траверзом проходит остров Завьялова, такой необычно загадочный, с вертикально вздымающимися берегами и почти плоским верхом, сплошь усыпанным белыми грибами, если верить коллегам, посещавшим его в летнее время на катере. Прошедшей зимой они бросали почту на маяк, прилепившийся на самом кончике мыса. Как они вообще там существуют?

Штурман, средних лет, крупный и физически сильный мужчина, ростом под метр восемьдесят, разложив карту на столе, вымерял измерителем расстояния, прикидывал на навигационной линейке путевую скорость, вычислял ветер и, сказав что-то себе на всякий случай, включил локатор. И сразу все в один голос:

– Ну что ты опять включил эту заразу? Ведь погода звенит. Камчатка отсюда видна. Зачем нам лишние кюри хватать?

– Ну должен же я хотя бы проверить его. А то нырнем в туман и…
Что там будет, он не сказал, но все понимали что будет и говорили уже просто ради самого разговора.

– Ты же его на земле гонял, что тут изменилось за полчаса? – не сдавался Яков Иванович, уже обеспокоенный возрастными изменениями. А прошлый раз даже интересовался у командира насчет климакса, не желая принимать во внимание нытье супруги.

– А салом угостишь, тогда выключу, – пошутил штурман, зная неутолимую любовь механика к салу.

– Да он же сегодня забыл его в штурманской, – смеялся второй пилот.

– Как забыл? Оно же у меня в портфеле. А портфель я никогда не забываю. – И механик повернулся на приставном сиденье всем корпусом в сторону своего много повидавшего портфеля, лишний раз убеждаясь в наличии своей собственности, а значит, и сала в нем. – Угощу, чего уж там. Только выключай эту бандуру.

Все дело в том, что установка локатора была выполнена кустарным методом, излучение жестких лучей шло не только от самолета, но и в самолет, нещадно облучая экипаж и всех тех, кто там находится. В этом убедился сам штурман и наглядно показал остальным: под авоськой с колбасой, висевшей недалеко от волновода, стояла целая лужа топленого сала. Все повозмущались, сделали запись в бортовом журнале. На следующий вылет проверили запись и нашли отписку: проведены замеры и выполнены профилактические работы – установлен защитный экран. Пошли смотреть: вдоль волновода установлен из жести так называемый экран, вероятно, тем же самоделкиным. Ну что ты скажешь? Не будешь же сам проверять.
Штурман выключил локатор, уселся на стул, и, уставившись через блистер на море, любуясь бескрайним простором этой необъятной водной глади, такой, казалось, из самолета теплой, почти южной – раздевайся и ныряй. Да нырнешь и не вынырнешь – пять минут всего тебе отведено на жизнь в случае ныряния, так записано в инструкции. Хотя на практике бывали случаи, люди держались в воде и по двадцать минут, с обязательным попаданием в больницу с обширными обморожениями…
г. Магадан.
(Продолжение следует)