|
 |
|
| |
|
БОМБА
Прошло еще одно военное лето. Чуть ли не каждый день идут бои. То наши с передовой начинают первыми обстрел, но немцы тут же вступали в ответный бой, старались продвинуться вперед, ближе к Москве. Нам, детям, и страшно и интересно было наблюдать, как идут бои, особенно ночные, воздушные. По небу в разные стороны разлетаются лучи прожекторов, которые норовят поймать в свое поле зрения самолет. С земли бьют зенитки. Пулеметчики с самолетов обмениваются перекрестными очередями трассирующих пуль. Бомбардировщики пытаются сбросить свой смертоносный груз. В разных местах взрываются бомбы, достигшие цели, от которых дрожат стены домов, из окон вылетают разбитые стекла.
Мы сидим в погребе и прислушиваемся к взрывам бомб, долетят или мимо. Шел второй год войны. Люди привыкли к боям, уже не всегда бежали прятаться в погреба. После боя мальчишки собирали осколки от снарядов, бомб, гильз, пуль, попадались целые патроны и все тащили во двор. Девчонки научились делать бусы из цветной телефонной проволоки, резали на кусочки и нанизывали на нитку то красный, то зеленый цвет.
Недалеко от нашего дома у дороги долгое время лежала не взорвавшаяся бомба. Точно никто и не знал, чья она, наша или немецкая? Взрослые обходили ее стороной, боялись, что взорвется, а мальчишки бросали в нее маленькие камешки, сами прятались за углом дома и ждали, вдруг бомба взорвется. Мы всегда собирались недалеко от бомбы, в сторонке. Пришел мой двоюродный брат Колька, он был старше нас всех и командовал нами:
– Кто смелый? – громко крикнул Колька. – Дам кусок хлеба тому, кто сядет верхом на бомбу.
Все затихли. Хотя появился блеск в детских глазах при упоминании о хлебе, так как все голодали, но продолжали молчать. Побеждал не голод, а страх.
– Я сяду! – Взоры детей были устремлены в мою сторону. Все смотрели на меня с удивлением. А я стояла маленькая, худенькая, руками теребила свои тоненькие светло-русые косички.
– Ты, что, Элка? Не надо! Я так тебе дам хлеб! На! – отговаривал меня Колька, подавая мне хлеб.
– Не надо! Я пойду и сяду на бомбу, – и побежала в сторону бомбы.
Все замерли на месте, ждали, что же будет. Иду, бомба уже близко, подошла, остановилась, решая, как к ней подступиться, вблизи рассматривая бомбу. Величиной она была до одного метра, нос продолговатый, закругленный, с белыми полосками, а хвост состоял из нескольких острых треугольников, торчащих вверх. Сама бомба была бочкообразной формы, из металла серо-чугунного цвета, на ней были непонятные знаки, говорившие о том, что бомба немецкая. Холодный металл бомбы на детскую душу нагонял страх. Я занесла свою худенькую тоненькую ногу за бок бомбы, но не могла ею дотянуться до земли, почувствовала холод металла. Стало страшно, я отдернула ногу назад и побежала прочь от бомбы. Бежала и думала, что она вот сейчас взорвется. То ли от страха, то ли от обиды я расплакалась, кулачками размазывала слезы по лицу. Мальчишки дружно уговаривали меня, чтобы я не плакала, но мне так хотелось получить хлеб, потому, что была голодна! Мне так хотелось есть.
– На! На! Элка! Возьми хлеб. На, ешь! Перестань только плакать, – уговаривал меня Колька.
– Не надо! – Сквозь слезы противилась я. Но Колька силой сунул хлеб в мои руки, он еще был теплым и от него шел вкусный печной дух, который заставлял вырабатывать сок в голодном желудке.
На вид хлеб был черный, тяжелый, так как муки не было, и в хлеб добавляли сухую лебеду и молотые картофельные шкурки. Кусок этого хлеба был самым вкусным. Я ела хлеб с жадностью, а сама продолжала всхлипывать...
Потом, когда нас освободили наши войска, приехали саперы. Они погрузили эту бомбу на машину, вывезли на луг и взорвали. От взрыва ввысь поднялся большой черный столб дыма, который долго оседал и расстилался по зеленой луговой травке.
ЛИСТОВКА
Окно из нашей спальни выходило во двор. У окна стояла наша кровать. В холодное зимнее время мы никуда не выходили. Укрывшись теплым одеялом, я подолгу сидела у окна и смотрела на происходящее.
Видела, как наш пленный солдат на своем горбу носил немца с отмороженными ногами на перевязку. Из окна также просматривался огород, луг, речка и лес. Мое внимание привлекла розовая бумажка, которая застряла между сухими кустами веников, торчащих на огороде из-под снега. С каждым разом разгоралось мое детское любопытство.
Я знала, что ходить на огороды было запрещено, где были растянуты сетки-ловушки с колокольчиками и при малейшем шуме немцы открывали пальбу. А эта розовая бумажка трепетала от ветра и располагалась недалеко от сетки. Что это за розовая бумажка? Мне так хотелось знать. И я не вытерпела. Оделась, вышла во двор, побежала за этой бумажкой, схватила ее и назад.
Бежала и думала, что сейчас немцы откроют пальбу. Но было тихо. Возможно, патрульные немцы отвлеклись и не заметили меня, бегающую по огороду.
Я принесла эту бумажку показать Кольке, а он умел читать, так как до войны ходил в школу.
– Колька, на, почитай!
– А это что?
– Не знаю. Я же не умею читать.
Он осмотрел бумажку внимательно, несколько раз переворачивая со стороны на другую, медленно по слогам, читая ее, спросил:
– Элка, ты, где ее взяла?
– На нашем огороде.
– Как? По огородам ходить нельзя!
– Я сбегала за ней.
– И немцы не заметили тебя?
– Нет!
– Ты, что сдурела? Немцы могли тебя заметить и расстрелять!
– Но, ведь не заметили!
– Элка, ты знаешь, что это за бумажка?
– Не знаю.
– Это ведь наша русская листовка! Я видел, как на днях пролетал самолет и разбрасывал какие-то листовки. Их ветер разносил в разные стороны.
А в этой листовке, действительно, было обращение к народу, что скоро наша Красная Армия пойдет в наступление. И немецкий враг будет разбит и изгнан с нашей земли. Скоро придет долгожданная свобода.
Потом эту листовку тайно носили по домам, и все жители нашего села читали ее. Она вселяла в душу каждого человека надежду на освобождение и приближение победы над фашистской Германией.
Я ВИДЕЛА УМИРАЮЩИХ СОЛДАТ...
С передовой линии фронта на переезд недалеко от станции «Солнцево», подходил несколько раз санитарный поезд с раненными солдатами. Их на санях, на машинах медицинской помощи развозили по домам сельчан. К поезду приходило много народу, в основном женщины и дети. Все старались оказать свою посильную помощь, быстрее расселить раненых по домам, чтобы они не переохлаждались, так как стояли холодные мартовские дни.
У женщин была своя причина. Они надеялись, что вдруг встретят своего близкого: отца, мужа, сына, брата, любимого...
Я одевала свою длинную, не по моему росту фуфайку, большие не, по-моему, размеру валенки, и тоже шла к поезду. Стану в сторонке и смотрю, как из вагонов выходят раненые. У кого-то перевязана голова, у кого на перевязке рука, а кто выходит с помощью костылей, тяжелораненых выносили санитары на носилках. Вокруг была оживленная суета, слышались стоны раненых солдат.
Быстрой походкой от вагона к вагону ходил главный военный врач. Сверх его офицерской шинели был накинут белый халат, на голове серая каракулевая шапка. Следом за ним шли военные врачи, фельдшера и медицинские сестры, которым он давал указания. Главный врач часто останавливался у носилок с тяжелоранеными, давал распоряжения, чтобы их транспортировали в первую очередь, чтобы ослабленный организм раненых солдат не получил осложнений от переохлаждения. Медсестры записывали в свои журналы назначения.
Ходячие раненые собирались в кучки, помогая друг другу, прикуривали папиросы и между собой вели разговоры о том, кто с какого фронта, где был ранен, откуда родом?
Солдаты замечали и меня, подходили и давали кусочки сахара, сухари.
– Дочка, кого встречаешь? – окликнул меня пожилой солдат, с длинными казацкими усами, опираясь на костыли, с перевязанной ногой. Одна нога у него была короче, виднелась перевязанная культя отсутствующей ступни.
– Папу, он тоже на фронте.
– Жди, дочка, жди. Он скоро вернется. – Солдат своей шершавой ладонью гладил меня по голове.
– С кем ты живешь?
– Одни мы живем: брат Вовка и сестренка Валюшка.
– А где мать?
– Нет мамы, она погибла во время боя. – Я заплакала.
– Не плачь, девочка! – уговаривал меня солдат.
А из глаз моих лились непрошенные слезы, и я их растирала по лицу большими рукавами моей фуфайки. На улице было морозно и лицу от влаги слез было холодно.
– Как тебя зовут?
– Элка!
– Ну, вот что Элка, на тебе гостинцы и неси своему брату и сестренке.
Солдат вытащил из своего вещевого мешка пачку печенья, сухари и большой кусок сахара – рафинада и все засунул мне за пазуху моей большой фуфайки.
– На! Держи! Не растеряй!
– Спасибо! Не растеряю! – обрадованно говорила я.
– Уже поздно. Иди, Элла, домой...
Вечерело. Разноцветным сиянием лучи солнца уходили в закат. Цепляясь и заплетаясь за длинные полы фуфайки, спотыкаясь большими валенками за снежные ледяные комья, падая, я бежала домой покормить брата и сестру.
Дома они лежали в кровати, в одежде, укрываясь старым теплым одеялом, согревая друг друга в нетопленной комнате, из-под одеяла торчали их исхудалые бледные лица, Валюшка плакала:
– Леля, ты где была? Леля, я хочу есть, – тоненьким, плачущим голоском просила маленькая сестренка.
– Элла, я тоже хочу есть. Дай хоть что-нибудь? – уже готов расплакаться просил и брат.
– Сейчас, сейчас! Потерпите! – уговаривала я малышей.
Я разбила сахар-рафинад на маленькие кусочки, набрала в кружки холодной воды, бросила в них кусочки сахара, дала по сухарику в их худые протянутые руки, чтобы они заморили мучивший их голод. Жутко было смотреть как брат и сестренка в один миг опустошили свои кружки с подслащенной водой.
– Элла, я еще хочу есть! – просил брат.
– Нет! Вова, сегодня съедим все, а завтра будем голодные. Давай оставим на завтра, – упрашивала я своего меньшего братика.
– Нет! Я хочу есть! – рыдая, просил он.
Но что делать? Я все же раскрыла пачку печенья, поделила на три порции и решила, пусть едят сегодня, а завтра что-нибудь добуду. Вкус и запах, исходящий от того печенья я запомнила на всю жизнь. Помню и того раненого солдата, который подкормил нас...
(Продолжение следует) |
