|
 |
|
| |
|
После операции в сознание Зойка так и не приходила. Лицо ее пылало жаром, она бредила, размахивала руками, сбрасывала простынь, пыталась встать. Тетя Дуня удерживала ее, постоянно клала мокрое полотенце на ее пылающий жаром лоб, смачивала сухие губы. К утру, Зойка затихла, она перестала бредить, и поменялся цвет лица, кожа стала бледно-серого оттенка, глаза запали, остро выступали глазные ямки, заострился нос, губы потрескались и посинели, дыхание стало редкое, прерывистое, с клокочущими хрипами, временами казалось, что она уже не дышит, Зойка медленно умирала.
В сторонке стояли женщины и потихоньку плакали, утирая слезы концами своих платков.
Утром Зойки не стало. Ее жизнь подвела черту, а жизнь Карла сразу оборвалась и насмерть.
За Карлом раньше подъехала санитарная машина, на нее немцы подняли его неподвижные тела и овчарки. Хоронили Карла возле церкви, где уже были другие немецкие могилы с березовыми крестами. На могилу Карла поставили такой же березовый крест и рядом металлическую каску, от которой веяло жутким страхом и леденящим душу холодом. На крест садились черные вороны и грустно каркали.
Вот какая была могила Карла на русской земле. И нужна ли была ему эта война? Зачем немецкая нога ступила на русскую землю. Карл был молод, красив. В его сердце, где-то в затаенном уголке, хранилось прекрасное чувство, которое подвластно человеку. Имя этому чувству – любовь, которая пробудилась в сердце Карла, и жаром запылало к русской девушке – Зойке, из далекого русского села, куда он пришел непрошенным гостем и принес страх, слезы и разлуку.
До сих пор этот эпизод не уходил из моей памяти. Была ли эта между ними любовь? Тогда, в военное время, трудно это было понять и по-человечески оценить. Недаром человек одарен этим чувством любви, и оно появляется к тому человеку, которого не знаешь, из какой он страны и какой нации?
И я думаю, что наши солдаты увидели в бинокль свидание Карла и Зойки. Они неожиданно и первыми с передовой открыли бой, и снаряд взорвался именно у цели, прямой наводкой.
Погибли два молодых человека. Перестали биться два сердца, которых влекло друг к другу, даже в такое страшное военное время. Может быть, это было просто совпадение?
ЭТОТ БОЙ – ОН САМЫЙ СТРАШНЫЙ
Этот бой был самым страшным, в моих, еще мало прожитых лет жизни. Наши войска наступали, возможно, надеялись вытеснить немцев из нашего района, а они открыли ответный бой, били со всех орудий земли, а в воздухе шел бой между немецкими и советскими летчиками. За ними по небу шныряли, прожектора и видно было, как летели очереди трассирующих пуль то с одного, то с другого самолета. С земли били зенитки, от взрывов полыхало небо огненным пламенем. Вокруг взрывались снаряды. Местами возникали пожары, горели дома, когда попадали бомбы. Со звоном летели разбитые стекла, от каждого взрыва дрожали стены дома, летела штукатурка.
В доме, где жило много семей была паника: плач детей, крики женщин, все куда-то собирались, матери хватали своих детей, бежали в церковь искать спасения, просить у Бога защиты. Ночь. Бой продолжается. Один снаряд угодил в церковь, снес верхушку колокольни. В доме наступила тишина, все ушли, остались только мы: мама и нас трое детей, мал – мала меньше, я, брат Вовка и сестра Валюшка. Мы, трое детей от страха плакали. Ночь, взрывы снарядов и бомб усиливали наш страх.
– Мама, вставай! – просила я плачущим голосом –пошли прятаться, а то нас убьют.
– Я не могу встать, – еле выговаривала мама.
– Эллочка, забирай Валюшку, Вовку, уходите. Спасай их. Прячьтесь!
– Куда идти? Где спасаться?
– Иди туда, куда пошли люди.
– Мама, а ты? Что с тобой? Почему ты не идешь с нами?
– Не могу я, Эллочка. Я ранена.
В этот миг что со мной было. Я не плакала, а кричала каким-то страшным недетским криком, оглушая пустой дом и заглушая взрывы снарядов. Не помню, сколько времени кричала. Когда остановилась плакать, я была в ступоре, слез не было, уши заложило, не понимая, что со мной случилось. Вокруг все дрожит, звенит, полыхает и рядом со мной стоят и плачут Вовка и Валюша, кулачками растирают слезы и сопливые носики. Слышу голос мамы:
– Элла, уводи детей! – Прошу и умоляю тебя! Перестань плакать, уходите!
Я еле перетащила через порог Валюшку, Вовку и мы вышли во двор. Ночь. От отблесков рвущихся снаряда, бомб и пожаров вся округа освещена огнем. Куда идти?
Во дворе был сарай, где находилась уцелевшая корова. Вот туда я и затащила брата и сестру. В нос ударило запахом свежего навоза. Мы спрятались под большой живот коровы, было тепло, ее вымя пахло молоком. Корова стояла спокойно, как будто понимала нашу беду, только пережевывала свою жвачку. Вот так под коровой мы искали спасение своей жизни, прижавшись, друг к другу, просидели до утра. К утру бой затих. Наши войска так и не смогли занять наш район, видно, не хватило сил.
Из церкви стали возвращаться люди. Вернувшись, женщины заметили лежавшую в крови, раненную осколками в живот нашу маму.
Мы кучкой стояли в стороне и плакали. Мама с трудом пыталась нас успокоить.
– Элла, не плачь! Подойди!
Я села около нее, мама взяла мои руки и поднесла к своим бледным губам и стала целовать. Потом нежно гладила мою голову, расправляла мои тоненькие русые косички.
– Эллочка, прости меня! – я даже не понимала, за что мама просила у меня прощения. Рядом стояли женщины. Ее голос затихал, она медленно шевелила губами:
– Люди добрые, уберегите моих детей. Не оставьте в трудную минуту одних, присмотрите за ними. – Это я слышала последние слова моей мамы. Выговаривала она их уже с трудом:
– Элла, я умираю.
Я снова во весь голос закричала:
– Мама, мамочка! Не уходи! Не оставляй нас! – просила я.
– С кем же мы будем жить? – тормошила я маму, хватая ее холодные руки, которые медленно выпадали из моих ладоней. Дыхание ее стало медленным, с хрипами, с длительными остановками. Кожа лица была мраморной. Она тихо умирала.
Вокруг суетились женщины. Двоюродная сестра Мария быстро все организовала, и нашу маму повезли в район, в немецкий госпиталь. Затем Мария рассказывала, что немецкий хирург из брюшной полости мамы убрал три больших металлических осколка, острые края которых разорвали ее кишечник. Хирург на ломаном русском языке объяснил Марии, что спасти жизнь невозможно при таком ранении и большой кровопотери. Все женщины плакали и причитали, жалея нас. Что теперь с нами будет? Как и с кем будем жить? Кто нас будет кормить в такое голодное время? Узнав, что мама умерла, я спряталась в темный угол, продолжала рыдать, не зная, где брат и сестра, я как будто забыла о них. Мы остались одни, без самого дорогого нам человека, нашей доброй и ласковой мамы, подарившей нам жизнь, которая оберегала ее, но нас постигло горе. Враги-фашисты, напали на нашу Родину, по их вине погибла наша мама, мы остались сиротами, наша жизнь была в опасности. Идет война, и останемся ли мы живыми...
Женщины где-то разыскали доски, старики сбили гроб, нарядили маму, уложили в гроб, старались похоронить по православному обряду. Подвели нас к гробу, чтобы мы простились с мамой. Малыши не понимали, что мама умерла, стояли, держась за ручки, и смотрели по сторонам.
Помню, как я подошла, бросилась на маму, зарыдала, кричала, причитала как плакальщица, откуда взяла слова, ведь меня же никто не учил. В горе детский ум все воспринимает как взрослый.
– Дорогая мамочка, на кого же ты нас оставила? Как же мы будем без тебя жить? Кто нас будет кормить и поить? Кто же теперь будет расчесывать мои косички? Забери нас с собой! – раздавался мой, детский плач.
Вместе со мной рыдали и женщины. К вечеру гроб с мамой понесли на кладбище, оно было недалеко, но нас не взяли.
Потом женщины рассказывали, что как только гроб с мамой опустили в могилу, стали закапывать, началась перестрелка. Многие женщины поспешили домой, более смелые остались закапывать могилу и поставили крест и венок, сделанный из цветной бумаги...
В те ранние годы моего детства мне показывали место и могилу моей мамы. Потом нас отправили в разные детские дома. За это время произошло много жизненных событий. Я долгое время не бывала в своем родном селе – Зуевка.
Когда приехала первый раз в село, со своей тетей Марией пошла на кладбище. Но могилу моей мамы не смогли разыскать. Никто не помнил, все забыли, так как в то время у всех были свои беды, свое горе и свои заботы. А я ходила по кладбищу, рыдала молча, без слез, стонала:
– Мамочка, родная, прости меня, что так давно не была у тебя, что не могу найти твою могилку, даже не знаю, где ты лежишь, где это место.
В моей душе все клокотало. Слезы лились ручьем из моих глаз, и я причитала, как в детстве:
– К тебе на могилку никто не приходил и никто не ухаживал за тобой, никто ни одного цветочка не положил к твоим ногам. Никто не поплакал над могилкой, и я так поздно пришла к тебе. Наведывал твою могилку, мамочка, осенний дождь, зима укутывала тебя пушистым снегом, весной над тобой росла зеленая травка, окружали тебя ярко-желтые одуванчики и горькая полынь – трава. Распевали свои песни птицы, присаживаясь на твой крест, а летом все буйно разрасталось, поспевало и семена цветов, разносили во все стороны, чтобы снова расти, цвести и радовать…
На этом кладбище хоронили и солдат, умерших от тяжелых ранений. Об их могилках тоже никто не помнит, лежат они здесь неизвестные: чей-то отец, муж, сын или любимый человек. Это место поросло травой и кустарником. Здесь уже никого не хоронят.
В годы войны я была ребенком, и моя память до сих пор хранит все те события, которые происходили в то страшное время.
(Продолжение следует) |
