|
 |
|
| |
|
«Вечерний Магадан» продолжает публикацию глав из документальной повести о первых днях и месяцах, а потом и годах Великой Отечественной войны, запечатлевшихся ярко в памяти девочки Эллы. Автор этого повествования – Нелли Федоровна КУЗНЕЦОВА, с 1983 года по 2005 г. работавшая акушеркой родового отделения в роддоме Магаданского горздравотдела. Уроженка Курской области (г.р. 1935), она закончила Кинешемское 4-годичное медицинское училище по специальности фельдшер-акушерка, и всю жизнь отдала благородному делу родовспоможения. Она трудилась на Украине, в Дагестане, потом приехала на Крайний Север… Ныне Нелли Федоровна проживает в Старом Осколе (Курская обл.), поддерживает связь со своими коллегами, через которых и передала редакции рукопись книги «Жизнь прожить – не поле перейти». Мы публикуем фрагменты из первой части этой книги «Детство, опаленное войной».
ДЕТСТВО, ОПАЛЕННОЕ ВОЙНОЙ
Я ВИДЕЛА УМИРАЮЩИХ СОЛДАТ...
В один из вечеров, возле дома бабы Дарьи, я увидела военную машину скорой помоши, покрашена она была под маскировку в зелено – серый цвет, с белыми разводами, сбоку белый круг и в нем большой красный крест. Я сразу подумала, что-то случилось с Алешкой, и быстренько побежала к их дому. Я тихо вошла в дом бабы Дарьи, увидела, возле кровати Алеши сидел военный врач. Вид его был строгий, внимательно сосредоточен. Он трубкой выслушивал грудную клетку Алеши. Медицинская сестра набирала в шприц лекарства. Лицо Алеши было бледно – серого цвета, черты лица заострены, глаза запавшие, остро выделялся нос, губы синюшные. Он задыхался, дыхание было редкое, с хрипами, с остановкой. Последовал приказ военврача:
- Быстро введите сердечные!
- Элла, иди домой, иди! – выпроваживала меня баба Дарья. – Не мешай.
Завтра приходи.
Ночью долго не могла уснуть, все думала об Алеше, не могла дождаться утра. Покормив детей, я пошла к Дине, мне хотелось узнать как здоровье у солдата. В глазах сразу бросилась пустая кровать Алеши и заплаканные глаза бабы Дарьи и Дины.
Где Алеша? – спросила я.
Нет Алеши. Он умер, и его увезли – отвечала плачущим голосом баба
Дарья.
- Такой молодой, красивый, ему б только жить да жить, а ему так мало
пришлось пожить на этом свете. Что наделалдэта проклятая война, откуда взялся
такой зверь, Гитлер, какая мать произвела его на свет, и нет погибели на его
голову. Придет время, когда отольются ему людское горе и слезы. – Долго так
приговаривала баба Дарья, горестно вздыхая.
Я тоже заплакала, мне было жалко Алешу. Он ведь молодой, красивый парень и так мало ему пришлось пожить. Это проклятая война мешала его жизни. Алешу похоронили на сельском кладбище, как и других умерших раненых солдат, недалеко от могилы моей мамы. На похоронах было немного селян и несколько раненых солдат, которые стояли, опираясь на костыли с непокрытыми головами, они говорили прощальные слова своему другу Алеше:
- Прощай, друг, мы отомстим за тебя. Победа будет за нами!
Женщины плакали навзрыд, причитая, особенно те, что уже получили «похоронки».
Теперь это кладбище увеличилось, захоронение происходит на другой стороне. А на месте могилы моей мамы и Алеши не видно ни бугорка от могилы, ни креста. Вокруг растет только ковыль, желтые одуванчики, голубые-голубые незабудки, как глаза Алеши и горькая полынь – трава. Могилки моей мамы и Алеши неизвестны. Осенью над ними бушуют ветра и оплакивают их только моросящие дожди. На зиму укутывает пушистый снег.
РАССТРЕЛ ПЛЕННЫХ СОЛДАТ
На колхозном дворе стояла кирпичная силосная башня. В мирное время в нее заготавливали силос для корма скота на зиму. Нас, детей старшей ясельной группы часто водили на речку купаться, когда проходили мимо этой башни, мы близко подходили к проему и кричали. Раздавалось громкое эхо, оно надолго оставалось внутри башни. Во время войны силосная башня уцелела, ее не тронули ни бомбы, ни снаряды, но силос уже никто не заготавливал. Колхозный двор был заброшен, опустошен: конюшни, овчарни, фермы разрушены, вокруг валялись ржавые металлические куски, колеса от сельскохозяйственных машин. А что можно было взять, разобрали селяне по домам. Только осталась стоять одиноко силосная башня, напоминая, что когда-то на этом дворе шла бурная жизнь.
День и ночь работала мельница, к ней подъезжали одна за другой подводы, загруженные спелым зерном. На колхозном току стучали молотилки, шумели веялки, виднелись гурты зерна, слышался веселый говор и женский смех. Было весело и мирно! Душу сельчан радовал хороший урожай. Потом зерно загружали в машины, отправляли на элеватор, сдавали государству на запас. Но началась война, налетела вражеская свора, разрушила все построенное народом и нарушила нашу мирную людскую жизнь. Отступление нашей армии не вселяло никакой надежды на победу... Долго ли будет война? Надолго ли немцы стали хозяевами в нашем селе? Они закрыли школы, отобрали районную больницу под немецкий госпиталь, развесили везде угрожающие приказы, объявили комендантский час, на телеграфных столбах сделали виселицы, на которых неделями висели трупы с вывеской на груди «Партизанен – капут!» – все делали для устрашения нашего народа. По дорогам часто вели группы наших пленных солдат. Осталось тайной, куда их потом немцы отправляли или расстреливали?
Один такой случай так и стоит у меня перед глазами и помнит моя память...
Стояла холодная зима. На улице метет, ветер бьет в лицо, а я иду, местами перелезая через сугробы снега, запахиваю полы своей большой фуфайки, которые мне мешали, иду раздобыть чего-нибудь, поесть. Мы остались сиротами, за нами некому было присматривать. Я уходила из дому, шла к соседям, чтобы кто-то нас покормил и что могли, давали, все я несла домой, чтоб покормить сестру и брата. Солнце шло к закату, заканчивался день.
Вдруг услышала пулеметные выстрелы где-то недалеко от дома, где мы жили вместе с другими семьями, (в доме комиссара). Раздавались они со стороны силосной башни. Разыгралось мое детское любопытство. Прячась между домами, я дошла до разрушенной школы, которая находилась в центре села, около церкви и оттуда хорошо был виден колхозный двор. И что я вижу? К проему силосной башни подводят по одному русских солдат. Немцы дают очередь из автомата, а солдат летит вниз, в глубину башни, как птица, расправив крылья – руки. Так один за другим падали расстрелянные наши солдаты. Потом немцы еще дали очередь из автоматов вниз башни для убедительности, откуда разносилось эхо, и они ушли. Сколько солдат расстреляли немцы? Я не знаю, не считала, только стояла за углом школы в каком-то, мне доселе неизвестном состоянии страха и оцепенения. Боясь тронуться с места, думала, если немцы заметят меня, то расстреляют на месте.
Я не плакала, не было слез, издавала грудные стоны. У меня как будто отнялся язык, во рту все пересохло. Я задыхалась, к горлу подступил ком, открылась рвота, почувствовав слабость, присела у стены, уткнувшись лицом в фуфайку, и уснула. Спала недолго, проснулась поздно вечером от холода, у меня замерзли руки и ноги. Еле встала, начала ногами приплясывать, а руки растирать вязаными варежками, и немного согревшись, побрела домой.
Мое отсутствие никто не заметил. Каждый жил с тревогой за спасение своей жизни и переживал за жизнь собственных детей. Жители села слышали и знали, что немцы расстреливают наших пленных солдат, но к месту расстрела никто не мог подойти, боялись.
А что сделаешь? Все переживали, плакали. Долгое время к силосной башне никто не подходил.
Из разговора взрослых я слышала, что когда нас освободили наши войска, расстрелянных солдат достали из силосной башни и похоронили на сельском кладбище.
Их прах покоится на своей родной русской земле. Только над их могилкой не поплакала ни мать, ни жена, ни невеста. Только тихо льет слезы осенний дождик, а зимой укутывает пушистый снег, весной разрастаются пышно трава – мурава и распевают свои песни разноголосые птицы.
(Продолжение следует). |
