|
 |
|
| |
|
Записки магаданского летчика
(Продолжение, нач. в №16).
... - Ну что тут говорить. Рады, конечно, рады, но ведь тут никакая меховая одежда не спасет, температура под минус 50 градусов. Двигатель работает на малых оборотах, вроде и тряска не так сильна, но стоит добавить - трясется как в лихорадке. Передали на базу, связь устойчивая. Диспетчеры приняли наше РД, позвонили руководству, для приличия немного подергались, предложили подождать до утра и успокоились. А у нас-то еще и пассажиры и, как всегда, одеты кто во что горазд, как мы сейчас.
Выключили двигатель. Обошли вокруг самолета. Ну что ты увидишь в такой темноте? Нужен свет, оторвали кусок от чехла, намотали на нашу палочку-выручалочку, стопор рулей, открыли внизу у самолета кран слива отстоя топлива, облили и с третьей попытки подожгли - бензин-то на морозе не очень хочет гореть. Вот с таким фонарем и начали осматривать лопасти. Винт был трехлопастной дюралевый, казалось износу не будет, а поди же ты, на одной лопасти кусок с четверть величиной как ножом обрезало. Вот и причина тряски, сразу несколько причин, тут тебе и весовая балансировка нарушена, и аэродинамическая...
А мороз давит. Залезли мы в кабину и думаем, что же можно предпринять? На базу надежды пока нет, смотреть на пассажиров сил нет. Ведь у них вся надежда на нас... Ну что можно сделать в этом случае? Только концы лопастей отрезать на такую же величину, как и у оторванной лопасти. А чем? Ножовкой по металлу! Да отродясь на борту таковой не было. Хорошо бортмеханик у меня был такой мешочник, поворчал что-то под нос и полез за 15-й шпангоут, где возил свои инструменты и прочие причиндалы. И, перелопатив инструмент, пролез в кабину и показал старый, почти стертый широкий рашпиль. Покрутили его, пощупали, но это единственная и последняя надежда.
Вышли из самолета отмерили веревкой лопасть с оторванным концом, перенесли этот размер на целую и при свете импровизированного фонаря принялись пилить или резать, понимайте как хотите. Без перерыва, часто меняясь - лишь бы пилить. Да и пассажиры, узнав в чем дело, мужики, конечно, принялись помогать. И часа за четыре отрезали по куску с целых лопастей. Запустили двигатель, погоняли. Тряска есть, конечно, но вполне терпимая и можно будет долететь до аэродрома.
Осталось посмотреть только площадку, чтобы не скапотировать на ней. Прошли, посмотрели, не фонтан, конечно, но взлететь можно. Для ориентира оторвали еще кусок чехла, залили его бензином и отволокли в конец нашего предполагаемого отрыва. Взлетели без происшествий, набрали минимально безопасную высоту – и на Билибино. Пришли на точку, а там даже огни на полосе потушены, совсем оборзели. Зашли, сели и разошлись. А начальство с утра собиралось организовывать спасательные работы, только кого спасать. Наверняка все бы перемерзли...
И тоскливо почесав пятерней свою седую голову, командир замолчал, что-то обдумывая свое, давно наболевшее и незабываемое...
- Ну за такое наверняка отблагодарили. Как минимум наградили, – веско сказал геолог.
- Да уж отблагодарили, сняли с летной работы и год не летал. Законы наши дурацкие, да дураки еще берутся их исполнять, – в сердцах бросил командир.
- Да не может быть этого. Вы же и самолет и, главное, людей спасли от неминуемой гибели! – в удивлении воскликнул геолог.
- Еще как может! Оказалось, по нашим бумагам, я не имел права вылетать с места вынужденной без решения комиссии, без осмотра техники инженерами, а тем более садиться на закрытый и неосвещенный аэродром. И много еще такого, о чем я и не слыхивал, но в бумагах, если кому нужно, всегда отыщут нужный параграф, чтобы сморщить тебя. Главное, мои пассажиры меня и подвели, желая сделать мне добро, написали в газету прямо репортаж целый. Не скрою, приятно было. Но за эту статью зацепилась инспекция, и пошло, и поехало. В общем, выгнали меня. Хорошо под суд не отдали...
Но эти же пассажиры и спасли меня. Написали в газету «Правда», по их просьбе прилетел собственный корреспондент и написал такую статью, что пришлось даже некоторые положения НПП поменять... Летать я уже там не захотел и попросился сюда, тем более, я и раньше бывал здесь. А вы - отблагодарили... Люди, конечно, и сейчас вспоминают с признательностью, понимают, выполни я дурацкие приказы и параграфы, ни их и ни меня уже давно бы не было...
А наш спаситель-пень тем временем уже догорал и очень требовал пищи. Она рядом, целый лес, но мы просушились у яркого пламени и не было сил вновь ползти по этому невиданному ранее снегу, мокнуть и снова сушиться. И все мы смотрели на догорающий костер, понимая, надо идти. Поднимается геолог, ему и так досталось больше всех, и с топором в руке идет в темноту леса. Делать нечего. Сажусь, снимаю шарф, ножом разрезаю на две половины и обматываю штанины у самых ботинок, чтобы снег не проникал внутрь, и иду за ним. Геолог пытается найти под снегом хоть какую-нибудь валежину, но усталость дает знать и он прекращает поиски, дожидаясь меня.
Свалить даже самую тонкую лесину мы не можем и, посовещавшись, я лезу по стволу лиственницы, перебираюсь на сук и висну на руках, пытаясь сломать его. Но он спокойно выдерживает мой вес. Тогда геолог тянется руками, хватает меня за ноги, тянет вниз. Сучок не выдерживает двойной тяжести, обламывается и трамбует нас двоих сверху в глубоком снегу. Ну это уже что-то. И я снова лезу на лиственницу, повторяется та же процедура и через некоторое время у нас четыре солидных сука. Передохнув, тянем это богатство к костру, уже не обращая внимания ни на мороз, ни на снег в ботинках, ни на звезды и нечеловеческую усталость.
Геолог экономно подбрасывает наломанные ветки в костер, возле которого расположился я со своими мокрыми носками. Рядом со мной полузавернутый в самолетный чехол шеф, с головой, подпертой согнутой рукой, с глазами, задумчиво направленными на пламя.
- А я ведь здесь был когда-то, – сказал он словно самому себе. – Наверное, в конце пятидесятых. Ну, может, не в этом месте, может, рядом, но что был - это точно.
И поерзав боком по чехлу, восстанавливая кровообращение, продолжил: – Обнаружили здесь целое племя оленеводов, совсем незнакомых с советской властью, без всякого колхоза, без председателя, без всепобеждающего учения марксизма-ленинизма. Как уж они жили и где скитались? Казалось, все было прочесано вдоль и поперек и никак племя не могло существовать самостоятельно, а ведь существовало, было и жило и довольно неплохо, не зная спиртного и всех современных премудростей. Я и сам это видел, – говорил он, словно убеждая себя.
Мы придвинулись ближе, заинтересованные совершенно новой и неведомой до сей поры информацией.
- Я тогда руководство района привез. И как оно только не уговаривало этих оленеводов через переводчика откочевать в нужные для них места, но те стояли на своем. Мол, у них свой путь и они должны идти дорогой предков.
Он помолчал, словно в раздумье, и продолжил: – Надо же, как хорошо сказано, должны идти дорогой предков. А какой же дорогой шли мои предки? Откровенно говоря, я не знаю. Не знаю, кто мой дед с бабкой, не знаю, кто их отцы и дети их... Ведь ты посмотри только, ни хрена не знаю. Даже о самом себе, не то что о своих предках. А они знают даже дорогу предков своих. Странно, почему-то никогда раньше и в голову не приходило подобное, а вот здесь, в этой казалось бы глуши, вдали от так называемой цивилизации, на грязном пропахшем бензином вонючем самолетном чехле, пришло. Кстати, этот грязный и вонючий чехол спасает наши жизни. Не кажется ли вам это странным? - И философская тишина повисла над нами.
- Ну и как? Вступили они в колхоз или как в 17-м с ними, как требовала того революционная необходимость? - саркастически спросил геолог.
- Да нет, - глядя в костер, все также задумчиво продолжал командир, - не вступили. Они просто исчезли.
- Как исчезли? - удивленно воскликнули мы.
- Да вот так. Настала ночь, а переговоры ни туда, ни сюда. Устали все очень и выставив охрану, после ужина все улеглись спать в чуме, госте-приимно предложенном появившимися из ниоткуда чукчами. Проснулись утром, ни оленей, ни чукчей, как будто и не было. Чум лишь от них остался, в котором мы спали, да угли от костров, на которых они готовили чай. Даже следов на снегу не осталось, невозможно было определить, в какую сторону они ушли.
- Ну и что?
- Что, что? Запустили двигатель и на самолете часа два летали, пытаясь разглядеть, найти их. Но все бесполезно. Сели, забрали руководство, да и в Билибино. Уж что они там, в верхах, решали, к каким оргвыводам пришли - мне они не сообщили, - мягко улыбаясь, закончил он.
Молчали и мы, переживая каждый по-своему, негаданно свалившуюся новость. Как же так, вероятно, и у нас еще сохранились неведомые места, в которых кочуют люди, не знакомые с нашим миром, с радио, с самолетами и городами, живут и не только живут, но и не хотят жить по-другому. Хотя, наверное, знакомы или слышали о нашем мире. А хотелось ли мне побывать в том, незнакомом для меня мире? Наверное, да, но ненадолго. Во мне боролись два противоречивых чувства: познание и необходимость того, от чего уже ушел человек в своем развитии. Но в то же время думалось, а ушел ли он от своего прошлого? Ведь не так и много пролетело времени и оно, где-то совсем рядом с нами, и мы постоянно ощущаем его в мечтах и снах, и стоит ли отказываться от него, думалось мне, глядя в далекие миры, висевшие огнями звезд над моим ложем - промасленным ватным самолетным чехлом.
Спустя примерно час, попив в очередной раз чаю с размоченными галетами и сгущенным молоком вприкуску, покидав в костер остатки дров, для отпугивания зверья, улеглись на уже ставший таким родным, замасленный и пропахший бензином чехол, и упаковавшись краями вместе с головой, превратились в сосиску в тесте. Вскоре мои товарищи по несчастью уснули, а их дружный храп, разносившийся окрест, я был в этом уверен, пугал любое зверье, пытающееся приблизиться к нашей стоянке. А я лежал и думал о тех чукчах, которые пришли неизвестно откуда и ушли, наверное, туда же. Как они там живут и где кочуют?
Под чехлом было душно, и я приподнял край его. Через образовавшуюся щель потек свежий и холодный воздух, а прямо надо мной появилась полоска неба, с мерцающими звездами, словно подмигивающими мне. И, уставившись, я долго, до устали смотрел на них, не понимая этих лукавых миганий. А через некоторое время мне послышались голоса людей, лай собак и какое-то движение. И, перевернувшись на бок, расширяя щель, я первое время не мог понять, я видел те же звезды совсем рядом, а вокруг них передвигались силуэты людей и оленей.
Но этого же не может быть, и я потряс головой, отгоняя наваждение, но оно не только не исчезло, но стало ближе и ярче, словно я глядел уже, вооружившись биноклем. От неожиданного видения я приподнялся на локте, откинув полу ватного чехла, но так и есть - ярко горели костры, разгоняя тьму, с медными закопченными котлами на них, а запах только закипевшего оленьего мяса разносился вокруг и приятно щекотал ноздри. Вокруг костров сидели люди в ожидании пищи, одетые в кухлянки и торбаса, с откинутыми малахаями, с черными, лоснящимися от жира волосами. Я даже успел подумать: за все время я так и не увидел ни одного лысого чукчи. Почему это так и в чем причина? И не раздумывая, поднялся и пошел к ним, совсем не проваливаясь в снег. И опять невольно пришло на ум: вероятно, подморозило верхнюю кромку, поэтому и держит меня наст.
Подойдя к костру, нерешительно остановился, но сидевшие раздвинулись, уступая место и со сдерживаемым любопытством разглядывали мою легкую куртку, краба на форменной шапке и обувь, перевитую половинками шарфа. Концами ножей они доставали из котла куски ароматно пахнущего мяса, еще не сваренного, с кровинкой, отрезали кусочки и отправляли в рот, аппетитно жуя. Я смотрел на них и слюна заполняла рот, уже не думая о том, что мясо не сварено, по губам течет кровь, а в котле сверху плавает оленья шерсть. В моей голове рождалось совершенно другое: недоваренное мясо сохраняет все полезные вещества, принося пользу и сохраненные витамины, организму. Хорошо бы переступить через свои убеждения и попробовать такого мяса. И тут же мне протянули на кончике ножа шмат мяса, выловленный из котла. Я схватил его двумя руками, чувствуя жар его, впился в него зубами, и сок вместе с кровью, наполнил рот, влился в мое горло и желудок, доставляя неизъяснимое удовольствие и телу моему, и мозгу...
г. Магадан.
(Окончание следует). |
