|
 |
|
| |
|
Образование Магаданской области: руководящие кадры и формирование управленческих структур.
Данный эпизод – хронологически короткий: описываются события, имевшие место на Колыме в 1953 г. Однако он занимает важное место в структуре исследования при рассмотрении вопроса об образовании на территории деятельности Дальстроя Магаданской области. Это означало, что руководство страны перестало рассматривать Северо-Восток как специфический регион с особым режимом управления. Магаданская область не должна была отличаться от других районов СССР. Создание новой области, а соответственно, и новых органов власти и управления вело к переменам в организации всей прежней системы управления, методах руководства. Территория Дальстроя включалась в единую административно-территориальную систему СССР, создавались органы государственной власти. События 1953 г. предопределили направление дальнейшего развития региона.
Смерть Сталина и связанные с этим перемены в жизни страны наблюдались повсюду. На Колыме это особенно чувствовалось. Руководящие кадры Дальстроя оказались между центральной властью с затеянными ею реорганизациями, амнистиями, новыми назначениями и населением Колымы, которое словно очнулось от продолжительного сна. 6 марта 1953 г. в Магадане, на площади, где стояли здания Дальстроя и горкома партии, состоялся траурный митинг. «Советская Колыма» напечатала сообщение о смерти вождя в субботу, 7 марта.
Магаданский театр им. Горького (Дом культуры) решил ставить «Баню» Владимира Маяковского. Необходимо отметить ту роль, которую играл театр в жизни магадан-цев. А. Сандлер вспоминал: «По «Бродвею» – солидные, с животиком, полковники под руку со своими разодетыми женами, разнокалиберные майоры, стройные подтянутые капитаны. Но большинство – в штатском. Променад в выходные дни длился весь день, но к восьми вечера толпа гуляющих заметно редела: наступало театральное время… Театр знал свои взлеты и падения, но в те годы он был на подъеме…». За отсутствием телевидения главное развлечение жителей города – просмотр кинофильмов и театр.
В театр в Магадане – столице Колымы – ходили все. Грани стирались, различия оставались. Рядом сидели и руководящие кадры Дальстроя с женами, и вольнонаемные, и бывшие заключенные, давно освободившиеся или только вышедшие по амнистии, и здесь же – партийные и советские работники.
«Баню» в Магадане можно бы рассматривать как штампованный формальный проект, но на дворе – весна 1953 года. Режиссер «Бани», Горич В. Р., 25 мая проводит совещание, посвященное обсуждению спектакля. Он буквально заражен идеей. Он приводит высказывания Маяковского о целях «Бани»: «Баня агитирует за коммунизм», «Я хочу, чтоб агитация была красивой». В словах режиссера чувствуется огромное желание показать «красивый» коммунизм здесь, на Колыме, но он понимает как далеко то время, как изменились партия, люди: «У Маяковского в этой работе была своеобразная одержимость, необходимо внутренне приблизиться к той одержимости. Надо добиться, чтоб идею люди унесли домой». Почему так движется история? Режиссеру именно этой весной было так необходимо, чтобы каждый отдельный человек «внутренне приблизился» и унес домой революционную одержимость.
Здесь нужно сказать о самой пьесе, так как сам факт ее постановки в Магадане в 1953 г. просто уникален и наводит на очень многие размышления. Пьесу «Баня» Маяковский определил как «драму в шести действиях с цирком и фейерверком». Молодой изобретатель пытается пробить бастионы бюрократизма. К примеру, роман В. Д. Дудинцева «Не хлебом единым», многими считающийся началом настоящей «оттепели», где будет рассказываться о борьбе изобретателя с системой, появится только через три года после постановки «Бани» в Магадане.
Главный персонаж пьесы Победоносиков – крупный партийно-государственный функционер, главный начальник по управлению согласованием, «главначпупс», – постоянно беспокоится о соответствии своего поведения партийной этике. Это типичный надутый чиновник, который между телефонными звонками и бездумным перелистыванием казенных бумаг диктует машинистке «одну общую руководящую статью», такую же бессмысленную, как и название учреждения.
Нетрудно провести параллели между «главначпупсом» и дальстроевским руководством. Некоторые игровые ситуации пьесы поражают откровенностью. «Баня», написанная в 1930 г. Маяковским, раскрывала опасность бюрократизма. Те художественные элементы, которые он использует, были вполне уместны для партийного этикета 1920-х – начала 1930-х годов. Смех оставался одним из ведущих элементов партийной ментальности. Маяковский ставил проблему бюрократии как заболевания общества. Вряд ли Маяковский подозревал; что то, над чем он смеется, будет составлять основу советской системы управления.
За 20 с лишним лет партия и партийная психология претерпели значительные изменения. Можно представить себе дальстроевское руководство, слушающим фразы героев пьесы со сцены Магаданского театра. В 1930 г. весь тон пьесы был другой. Для режиссера «Бани» Маяковский – это оружие, которое может работать против «них»! Ведь Маяковского никто не упразднял. Но как воспринимало его пьесу местное руководство? Они здесь – на краю земли. В суровых условиях. Они не просто работают – они осваивают Север! Они здесь не перекладывают бумажки – они добывают золото стране! Они могли воспринимать содержание пьесы только с возмущением.
Ну, а о чем могли думать зрители, когда «главначпупс» оказался в очереди перед дверью своего бывшего кабинета, на которой – табличка: «Бюро по отбору и переброске в коммунистический век»? Думали ли они о себе, о том, что Колыма для них своеобразное бюро?
В финале Победоносиков «выходит из роли» и «отстраненно» задает вопрос зрительному залу: «И она, и вы, и автор, что вы этим хотели сказать? Что я и вроде не нужны для коммунизма?» Фосфорическая женщина – олицетворение «реализованной» метафоры «светлого будущего» – появляется из машины времени, представляясь как «делегатка 2030 года», которая «включена на двадцать четыре часа в сегодняшнее время». Ее цель – отобрать лучших (изобретателя и его друзей) для переброски в коммунистический век, куда они отбывают на изобретенной машине времени, тогда как Победоносиков и его секретарь остаются за бортом – в современной им действительности.
Задавал ли себе режиссер вопрос Победоносикова? Что хотел сказать зрителю режиссер. На наш взгляд, он просто резко бросал в зал: что всё сидящее перед ним дальстроевское руководство – все они не нужны для коммунизма. Все вы, Победоносиковы, проиграете в этой борьбе.
Он знал, что рисковал и признавал это: «Мы идем на большой риск, когда ставим спектакль «Баня». Есть много вещей, которые не будут восприниматься всеми. Здесь расчет – «впереди своего времени». Не рассчитывайте на прием, а держите верный темпоритм спектакля. Играйте для Маяковского – и это даст нам право поставить пьесу Маяковского». Итак, режиссер идет на большой риск, поскольку есть вещи, которые не будут восприниматься всеми. Он просит актеров играть для Маяковского, то есть играть для революционера, для революционеров, для настоящих партийцев.
Но где найти их на Колыме? А они есть. Колымская верхушка давно не грезит революционными измышлениями, более того, дальстроевская система переваривает партийную кухню по-своему. Но нужно играть – и это «даст им право».
Режиссер говорит:
«…здесь расчет – впереди своего времени». Этот колымский режиссер остро почувствовал грядущие перемены. Это почувствовали и многие другие в стране, но особенно здесь, на Колыме, где не только театр, но и воздух другой, хотя и один на всех. Между тем каждый понимал происходящие в стране события по-своему.
В марте 1953 г. ЦК направляет на должность председателя Хабаровского крайисполкома Аверкия Борисовича Аристова, до этого работавшего секретарем ЦК КПСС. Фактически уже с апреля на Колыме начались разговоры о будущем края, связанные с образованием области. Приезжали ответственные работники Хабаровского края, советовались с местными партийными и советскими организациями, с руководителями Дальстроя.
(Продолжение на стр. 32).
(Продолжение, нач. на стр. 5).
С
екретарь Хабаровского крайкома А. Ефимов направил записку в Центральный Комитет и лично товарищу Хрущеву. Крайком партии просил ЦК решить вопрос о предоставлении крайкому «права контроля за работой и хозяйственной деятельностью Дальстроя и рассмотреть предложение краевого комитета о создании в районах деятельности Дальстроя территориальных партийных и советских организаций». Таким образом, именно краевая парторганизация выступила инициатором тех преобразований в системе управления Северо-Востоком страны, которые не удалось реализовать в 1939 г.
Между тем ситуация вокруг создания области обострялась конфликтом, который возник весной 1953 г. между Л. Берия и первым секретарем Хабаровского крайкома А. Ефимовым. Конфликт подогревался также трениями между А. Ефимовым и только что приехавшим в Хабаровск А. Аристовым. Секретариат ЦК докладывал Н. С. Хрущеву о том, как прошел 22-24 октября 6-й пленум Хабаровского крайкома партии: «Товарищ Аристов, председатель крайисполкома, выступил по вопросам организации партийной и партийно-политической работы, но Аристов в своем выступлении не сказал о том, как советские органы должны перестраивать свою работу в свете постановления партии «О работе Хабаровского крайкома», что вызвало некоторое недоумение участников».
После ареста Л. П. Берия Ефимов пытается ускорить процесс создания области. Подбираются работники в Хабаровске, в центральном партийном аппарате. В ЦК КПСС всех кандидатов на новую работу по одному приглашали на беседу. Уже летом 1953 г. на Колыме работала специальная бригада ЦК КПСС во главе с А. А. Шваревым. С этого момента Дальстроем проводилась работа по сбору информации о положении дел в районах и населенных пунктах Колымы и Чукотки, по составлению различных справок, предложений и т. д. Представители ЦК знакомились с положением дел на местах, консультировались с хабаровскими и дальстроевскими руководителями. Проводились собрания, совещания с участием сотрудников центральных ведомств, руководящих работников Дальстроя.
Обсуждались и примерные кандидатуры на работу в партийных и советских органах. На совещании в Магаданском горкоме по вопросу образования Колымской области (название еще не было определено) начальник Политуправления Дальстроя П. Буланов в связи с этим говорил: «Размах хозяйства Дальстроя, уровень интеллигенции требуют, чтобы и местные советские и партийные органы по своему уровню были на уровне этого коллектива».
О
дно из важных совещаний проходило в Магадане 12 августа 1953 г. под руководством представителя ЦК КПСС т. Шварева. В состав рабочей группы входили: т. Шварев – инспектор ЦК КПСС, т. Пономарев – зав. сектором промышленности и транспорта, т. Окороков – работник аппарата Совета Министров СССР, от Министерства металлургической промышленности и транспорта – т. Конычев и т. Митраков, от Министерства юстиции – т. Шевченко. Задача совещания состояла в том, чтобы подробно изучить материалы Хабаровского крайкома партии, его предложения, выявить все, что за это и что против этого предложения.
Совещание показательно тем, что в нем принимали участие представители всех горнопромышленных управлений Дальстроя. Были высказаны совершенно разные взгляды на дальнейшее развитие территории. Вопрос о создании области стал вопросом жизнеспособности Дальстроя. Существовало много мнений насчет будущего устройства Дальстроя, но каждому было понятно, что дальше оставлять всё как есть нельзя. Критиковали многие, в том числе и руководители высшего звена.
Никитин, начальник политотдела Омсукчанского горнопромышленного управления: «Считаю, что чем быстрее будут созданы территориальные партийные органы, тем лучше будет для нашего государства».
Шмыгин, заместитель начальника Политуправления Дальстроя: «Вопрос о создании области на центральной части территории Дальстроя, как мне кажется, застало руководство Дальстроя врасплох, и поэтому ни у начальника Дальстроя, ни у начальника Политуправления, да и многих других ответственных работников не был до конца продуман этот вопрос и, естественно, не было зрелого мнения».
Ключевыми были мнения, высказанные руководителями Дальстроя.
Азбукин, начальник Тенькинского горнопромышленного управления: «Мое личное мнение, что мы еще не подготовлены. Надо решать вопрос заселения этого края, тогда, естественно, нужно будет одновременно решать вопрос и об этих органах… Второй вопрос – выступающие говорили о функциях, не свойственных Дальстрою. Эту несвойственность мы ощущаем на себе, но когда начинаем думать, лучше или хуже будет при изъятии этих функций, то покамест, пожалуй, чаша весов не перетянет за изъятие».
М
итраков: «Мне думается, что единственная организация – Дальстрой – может лучше решить вопрос комплексного освоения этого богатейшего края. В свое время, будучи в Москве, я разделял точку зрения о разделении Дальстроя на 3 части. Но, приехав сюда и ознакомившись детально с деятельностью Дальстроя, я убедился, что разделение Дальстроя на 3 самостоятельных организации является нежизненной схемой».
В том же духе высказался и начальник Политуправления П. Буланов. Митраков как опытный руководитель понимал, что с организацией территориальных партийных и советских органов у Дальстроя, а значит и у него лично, забот о жилье, быте и культуре населения будет не меньше, а, скорее, больше. Как никто другой он знал, что вся тяжесть и забота по организации районных исполнительных комитетов, поселковых советов и райкомов партии ляжет в первую очередь на дальстроевские организации.
Митраков Иван Лукич, начальник Дальстроя с 1950 г., родился в 1905 г. С 1929 г. – член ВКП(б). В 1937 г. окончил Московский горный институт им. Сталина. Затем возглавлял Свердловский горный институт, Свердловский облисполком, Наркомат промышленности и строительных материалов РСФСР. С 1942 по 1946 г. – заместитель председателя Госплана СССР, затем заместитель министра промышленности строительных материалов СССР, заместитель министра внутренних дел СССР, а с 1950 г. одновременно и начальник Дальстроя. С 1956 г. – заместитель председателя Государственного комитета по делам изобретений и открытий. С 1972 г. на пенсии.
К концу 1953 г. он досконально разбирался в хозяйстве Дальстроя. Кроме того, до назначения на Колыму Митраков курировал Дальстрой в МВД. Он понимал суть системы, знал, как она работает, потому и заявлял вполне откровенно («чтобы товарищи поняли»), что организация территориальных партийных и советских органов «не чей-то вопрос, а наш, и рассчитывать на то, что правительство для этого отпустит сотни миллионов рублей, вряд возможно». Все эти вопросы предстояло решать Митракову и многим сидящим в зале. Он пытался убедить в этом остальных, чтобы смягчить критику, которую со всех сторон слышали представители ЦК партии. Но окружающие с горящими глазами считали это признаком слабости дальстроевского руководства.
Прения проходили остро. Ко всему добавлялась многолетняя натянутость отношений хабаровских органов и дальстроевских руководителей. Управленцы Дальстроя всячески противились «дальневосточной линии» секретаря Хабаровского крайкома А. Ефимова по созданию области в составе Хабаровского края. Неясность ситуации оставляла большие возможности для маневрирования обеим сторонам. 20 августа проходило заседание бюро Хабаровского крайкома КПСС. Велись ожесточенные споры. Начальник Дальстроя И. Л. Митраков заявил, что «если необходимость создания Магаданской области будет подтверждена ЦК КПСС, то эта область должна быть выделена из состава Хабаровского края в республиканское подчинение». Несмотря на это заявление Митракова, хабаровское руководство выступило за образование области в составе своего края. Бюро крайкома приняло постановление «Об образовании в составе Хабаровского края Магаданской области». Хабаровский крайком направил очередную записку в ЦК партии. Наступило время ожидания.
Этапным стало совещание вседальстроевского актива, состоявшееся 27-30 октября 1953 г. Начальник Политуправления т. Шмыгин резко раскритиковал И. Л. Митракова и главк: «Хозяйственному руководству Дальстроя нужно понять и еще одну истину: понять, что переход Дальстроя из органов МВД в гражданское министерство – это дело не простой смены вывески, за этим скрыт большой практический и политический смысл. Теперь уже руководить Дальстроем старыми эмвэдэмскими методами нельзя. И это надо глубоко понять не только лично вам, тов. Митраков, но и понять всем хозяйственным руководителям управлений и предприятий Дальстроя». Такое выступление свидетельствовало о серьезных разногласиях в управленческой среде между коренными дальстроевскими кадрами и городской и краевой парторганизациями.
В прениях по докладу начальника Дальстроя И. Л. Митракова выступил секретарь Магаданского горкома КПСС С. И. Чмыхов. Он отметил низкий уровень руководства Митракова, Груши, Богданова, Александрова, Ровняличева, Сильченко, Никешичева, Волкова, Цареградского, Чугуева, Кузнецова, Буланова. Это корифеи. Чмыхов не просто стандартно «прошелся» по каждому, он подверг многих резкой критике.
Заключительные слова его речи были подобны разорвавшейся бомбе, он заявил: «Товарищи Митраков и Буланов на словах за выполнение директив партии и правительства по сокращению управленческого аппарата, а на деле получается наоборот – допускают антигосударственную практику в этом деле. На словах за увеличение добычи металлов, нужных для страны, а на деле составляют планы по сокращению объемов добычи даже уже достигнутых результатов. И эти так называемые планы вот уже почти полный год отстаиваются в Москве начальником планового управления тов. Селезневым. На словах они за удешевление стоимости содержания аппарата, а на деле проводят политику его удорожания.
Устав партии требует от всех коммунистов, чтобы они не на словах, а на деле проводили в жизнь политику партии. А действия товарища Митракова, на наш взгляд, являются непонятными. Не случайно среди трудящихся ходит такая поговорка «о династии Иванов на Колыме». Они говорят, что были у нас руководители: «Иван Грозный – Иван Федорович Никишов», «Иван Мудрый – Иван Григорьевич Петренко», а теперь у нас есть «Непонятный – Иван Лукич Митраков». В зале после этих слов стояли шум и свист. Ему не давали говорить, и он вынужден был останавливаться и продолжать речь снова. Сергей Игнатьевич Чмыхов был первым секретарем Магаданского горкома, чья кандидатура рассматривалась ЦК ВКП(б). Потому он чувствовал карт-бланш партии. Выступая на активе 29 октября, он уже знал о положительном решении Центра об образовании области, и не он один. Его выступление спровоцировало большой скандал. Возмущение вызвала не только фраза о «династии трёх Иванов», но и то, что Чмыхов озвучил святая святых – вопрос о занижении планов руководством Дальстроя. Когда на следующий день, 30 октября, Чмыхову предоставили слово, он бросил такую фразу: «Я сказал лишь о том, что известно не только на базаре, но и в определенных кругах».
Посыпались требования призвать секретаря горкома к партийной ответственности. Бюро Хабаровского крайкома расценило это выступление иначе – в духе развития партийной критики и самокритики. Митракову и Буланову было указано на неправильное поведение на активе. На Колыму приходили новые времена.
На этом же собрании партактива Дальстроя, когда секретарь Магаданского горкома С. И. Чмыхов высказал поговорку о «трёх Иванах», произошел инцидент, повлиявший на общую атмосферу собрания. В зал, где проходило собрание, вошло более ста освобожденных из лагеря по амнистии для объяснения с руководством Дальстроя. Они прошли через охрану здания и гневно выкрикивали обвинения в адрес И. Митракова. При этом они заявили, что ожидают отправки более двух месяцев, израсходовали все деньги и вынуждены идти на преступление. Сама возможность такой ситуации еще раз показала организационную беспомощность дальстроевского руководства в новых условиях. Это дало горкому лишний козырь в борьбе с дальстроевскими кадрами.
Начиная с 1942 г., И. Митраков работал в Москве на руководящих должностях и назначение на Колыму воспринял с неохотой. Он не привык к рабочим «путешествиям», тем более в столь отдаленную окраину. Вдобавок он не имел ни оперативно-чекистской подготовки, ни достаточного опыта работы в структуре МВД, не обладал должной выдержкой и особой школой, характерной для работников органов безопасности. В это непростое время любому руководителю было бы сложно поддерживать колоссальную машину Дальстроя на высоком производительном уровне. Митраков часто уезжал в Москву и при этом редко выезжал на места, на периферию. Огромное количество приказов в начале 1950-х годов подписано его заместителями – Грушей, Березиным. На фоне предыдущих руководителей Дальстроя он выглядел непонятным. Поговорка о «трех Иванах» – элемент психологии. «Непонятный» – люди вкладывали в это слово только один смысл: долго ли это продлится?
Р
ешение Хабаровского крайкома, поддержавшее секретаря Магаданского горкома, еще до создания на Колыме областных партийных и советских органов нанесло большой удар по авторитету начальника Дальстроя. Это стало кульминацией многолетней борьбы хабаровских и дальстроевских руководителей. Председатель исполкома Магаданского городского Совета трудящихся И. М. Харитонов писал в конце 1953 г. С. И. Чмыхову: «Скоро будет партийная конференция, обмен партдокументов, структурная реорганизация партийных и советских органов… будет проходить одновременно и кое-что другое, Вам известное».
Что это «кое-что другое»? Этого «кое-чего» ждали многие. Этого ждала и элита Дальстроя, и новые руководители, и просто население территории. Как они были уверены в себе – и С. И. Чмыхов, и И. М. Харитонов! Это были первые на Колыме руководители партийных и советских органов, кандидатуры которых утверждались ЦК партии. Они уже чувствовали себя острием атаки. Как они были полны сил! Они думали о том, как все изменится, и мечтали о новых должностях. «Кое-что другое» – это война, которая уже разворачивалась полным ходом на просторах Территории.
(Продолжение следует, начало в № 43). |
