|
 |
|
| |
|
Нексикан мне понравился всем, но...
Известен случай. Престарелый английский король сватал молоденькую принцессу. Послы, вернувшись, рассказали королю, как мила и прекрасна принцесса. Что ни волосиков на лице, и все на месте. Но, как известно, нет человека без недостатка – сказали послы. У принцессы оказался единственный:
- Она не хочет замуж за Ваше Величество...
Нексикан был всем хорош и тоже имел, возможно, единственный недостаток.
В нем не было никаких перспектив познакомиться с молоденькими актрисами. Не было и гастролерш. Конечно, родившийся в этом поселке юморист Ефим Шифрин (как и все в этом районе до 70-х годов), с его талантом, мог бы сколотить здесь достойный коллектив из молоденьких особ. Но для концертных выступлений. А мне, с моими запросами? Никакого просвета…
И, имея жилье в Нексикане, я переселился в Сусуман. Осень и зиму я прожил в главном корпусе строящегося больничного комплекса. В этом корпусе работы были завершены, и отопление подведено. Кабинет физиотерапии временно стал моей спальней. Строящийся комплекс был огорожен, как в зоне. Вышки с охраной и прочее. Утром привозили около 140 строителей-заключенных из лагеря.
Ко мне они относились уважительно. Как-никак куратор. Какое-никакое, но начальство. Угощали чифирем. Когда после первого глотка я скуксил лицо, все в едином порыве начали убеждать меня:
- Пей, он очень хорош! Это только «вторяк» и притом подмоложенный.
Оказалось, подмоложенный «вторяк» – это заварка, кипяченная повторно со щепоткой свежей заварки. Есть третьяк и т.д.
Каждый порывался рассказать мне свою историю. Должно быть потому, что я слушал их уважительно, сочувственно, давал советы. Почти духовник. А рассказов – на толстенную книгу.
Много рассказов о том, что будут делать после выхода на волю. О житье в зоне. О том, что волнует их больше всего – о женщинах. Вот кратко, для общего фона.
Миша:
- Выйду, опрокину пару ларьков и зароюсь. Есть одна шалава. Пару недель они меня хрена найдут. (Они – это милиционеры).
Он не мыслит жизни вне зоны.
Вспоминаю – может, он сказал «маруха»? Но нет – «шалава» – она выше, благороднее.
Вася очень талантливый рассказчик. Со всеми подробностями рассказывает, что будет делать при первой встрече со своей очень любимой и любезнейшей подругой. Конечно, после выхода на волю.
При этом свою речь он сопровождал жестами, пантомимой. Вот бы кому на сцену. Такая пластическая выразительность. Такой талант!
Петя, невысокий мужичок, лет сорока с небольшим, рассказывает про вчерашний случай.
Он вечером, с соседом по нарам, дружбаном, «туркнулся» в лагерный магазинчик. А там, в очереди за мясом, жены офицеров и других вертухаев. Петя знал, что закололи здоровенного борова (самец свиньи – кастрированный хряк).
Он шепотком на ухо своему дружбану, но чтобы расслышали и женщины:
- Это мясо той, которую мы всей зоной…
И вся очередь вмиг – шур-р... из магазина…
Как-то они обсуждали эпизод из фильма «Великолепная семерка» (его показали в лагере). Когда я продемонстрировал искусство метания ножа не хуже чем у героя фильма, зеки прониклись ко мне таким доверием и уважением, что поделились самым сокровенным и предупредили:
- Никогда, ни при каких обстоятельствах никому из нас не верь на слово.
Но при этом среди них были любители порассуждать о нравственности и вообще «пофилософствовать». Внимательно слушали, кое-что заумное в моем популярном изложении (это я делал по их просьбе), но интерпретировали все по-своему.
Гипотетический императив Канта, где целью может быть и выгода – (повеление-средство) – они одобрили.
- Пока есть терпилы и лохи – всегда будут те, кто будет дурить их! К достойным они причисляли не только себя, но и власть держащих. Но ни в коем случае первых – терпил и лохов.
Но к категорическому императиву Канта отношение было двоякое. То, что в нем нравственность «по боку» – их устроило. (Рассудили: воровать, значит, можно!). Но чтобы соблюдался единый для всех закон поведения – встретили в «штыки».
- Это как же? – возмутился Виктор. – Вот я щипач. Меня уважают. А вдруг скажут – можно брать только сейфы! Что? Мне зубы на полку?..
Сколько видел Виктора, он обычно чифирил и непрерывно что-то рассказывал. При этом пальцы его рук были в постоянном движении и дополняли речь. Он замечательно изображал хирурга: как тот держит руки перед операцией – полусогнутые в локтях, растопыренные и кистями вниз.
Стихов я им не читал, но, как понял, все они были согласны с тем, что поэзия (по Канту) – высший вид искусства. Что может быть выше и душевнее лагерных стихов и песен.
С удовольствием слушали о Большом Взрыве и образовании Вселенной. Об атоме и его ядре, а также об устройстве атомной и водородной бомб. О ленте Мебиуса…
Ужасно веселились, когда я упомянул о моральном кодексе строителей коммунизма. Вообще, у них считалось – делать добро, это «западло». Можно легко попасть в «непонятку». Эта ситуация для зека очень неприятная, если не сказать больше. На меня смотрели как на блаженного.
Как-то начальник стройуправления, увидев некачественную работу, сказал группе зеков, что их за это надо посадить.
Все зеки тут же радостно вскричали:
- А мы так сидим! А мы и так сидим! – и были весьма довольны этим обстоятельством – веселились от души.
Мой авторитет рос. Однажды ночью в магистрали случилась авария. Еще только ноябрь, а на улице мороз уже за -60. К утру батареи отопления в главном корпусе подмерзли – скоро начнут лопаться.
Проснувшись, весь продрогший, звоню начальнику стройуправления Имшенецкому. Он в отчаянии – мол, придется менять всю систему отопления.
Я в этом почти «ни бельмеса». Конечно, то, что прихвачены обратки, это я понимаю. Но разобраться что здесь к чему – не проблема. Когда привезли заключенных, я бросил клич и расставил их по всем этажам. Батареи отогревали, чем попадя. Паяльных ламп не хватало.
Отстояли, но не задарма. Обещанные всем пачки чая и курева, а кое-кому и спирт, я выдал незамедлительно.
«Кое-кому» – это троице зеков, которая лишь условно числилась работающей. Они не работали и постоянно находились в здании временной котельной. Горячая вода к главному корпусу была уже подведена из города.
Слово главного из этой троицы было для всех зеков как закон. А двое – ниже рангом – его глаза и уши.
Ко мне они относились показно-дружелюбно. Однажды уговорили выпить с ними. Как бы в честь Великого Октября. Здесь я начал приучаться к крепким напиткам.
Налили полный стакан водки и пододвинули огромную сковородку с мясом.
Я закусил, выпил с ними, вновь закусил и приметил, как они перемигнулись. Но не подал вида. «Жди подвоха»,- подумал я.
И действительно, тут же один из «шестерок» сообщил, что мясо на закусь собачатина. Он был готов расхохотаться, так как реакция новичка общеизвестна.
Я же зацепил вилкой еще кусочек мяса и начал жевать, преодолевая рвотный позыв. Не люблю, когда надо мной смеются.
Правда, при этом, вспомнив студенческую целину, Казахстан, мгновенно начал внушать себе, что это мясо сайгака. Хотя мясо сайгака совсем другое – оно сладковатое, суше и отдает дичью.
В самовнушении я преуспел. Но еще от одного кусочка воздержался.
Их главный, внимательно наблюдавший за мной, все понял. Даже уважительно качнул головой. Мне еще пришлось иметь дело с этой троицей.
До Нового года оставалось несколько дней. Основные работы по строительству комплекса были завершены. Хотя зеки «колготились» здесь еще, по мелочевке, месяца полтора.
В главном корпусе устанавливалось медицинское оборудование. Для подписания акта о завершении строительства (пусть частично и формального) и отчета перед Москвой, требовалось завершить монтаж систем отопления и испытать ее в здании роддома и инфекционном корпусе.
Но горячая вода до этих зданий не дошла. Прошляпило стройуправление. Подводящие трубы прикопали не проверив. Было ясно: это проделка заключенных. Они где-то, чем-то заткнули трубы, потом заварили. Знать бы где…
А сейчас жуткий мороз, туман – все сковано. Было понятно одно: с актом придется подождать. В райкоме партии совещание.
Я тоже сижу тут и вспоминаю капитана одного нашего сейнера. Он явился на японский сейнер для обмена опытом и спрашивает капитана:
- Осаму! Скажи: море одно, сейнера одинаковы, но у тебя всегда рыба, а у меня нет.
- А-а, Ивана! – отвечает тот. – Твоя рыба нет – давай совещание, моя рыба нет – давай ищи...
Всматриваюсь в лица присутствующих. Ответственная за строительство больничного комплекса (от райкома партии) Миронова утирает слезы. Молодая женщина и заключенные. «Она-то тут при чем? Разве только как стрелочница», – думаю я. Мне ее жалко. Встаю и говорю:
- Могу попробовать что-нибудь сделать…
- Разрешаем абсолютно все, если это выправит ситуацию, – говорит первый секретарь райкома.
Надежда, мелькнувшая в глазах инструктора Мироновой, вдохновляет меня…
Я, облаченный неограниченными полномочиями (в пределах района), – стою как бедный родственник-проситель перед тройкой зеков, некогда накормивших меня собачатиной. У моих ног две большие хозяйственные сумки. Одна набита чаем, другая водкой.
Зеки – зырк-зырк глазами на сумки. Первым поднимает взгляд на меня их главный. Его звать Сергей:
- Что стоишь? В ногах правды нет. Глотни чифиря. Свежайший!
- Сергей! Что мне темнить? Ты все знаешь. Не трави душу. Скажи – да или нет?
Сергей вновь опускает взгляд на сумки, его рука тянется к мочке уха. Наконец он говорит:
- Ладно! Только из-за уважения к тебе. Из тебя вышел бы козырной фраер…
В зоне вроде не было особого деления на воров и сук. Сергей, похоже, был авторитетный вор, но подробностей я не знаю, не расспрашивал. Во всяком случае, руками он не работал.
- А это, – я показываю на сумки, как будто случайно вспомнив о них, – вознаграждение «трудягам» и вам за хлопоты.
Ну а к Новому году, если все будет нормально, с меня ведро медицинского спирта. Чтобы подняли стопки за твое здоровье.
А лично тебе, для встречи Нового года в твоем круге (тут я ловко, как фокусник, материализовал из воздуха бутылку пятизвездного коньяка «Арарат») – ящик вот такого золотистого напитка.
Когда мы закрепили наш договор, распив бутылку возникшего из «ничто» коньяка, Сергей сказал:
- Завтра, в зоне, команду сюда мы набираем сами. Чтобы режимники нос не совали и ничего не вынюхивали.
(Я вспоминаю и передаю не дословно, но суть понятна).
За два дня до Нового года акт был подписан.
Миронова Вера Ивановна вскоре стала третьим секретарем райкома партии. Это очень ответственная и серьезная по важности должность. Вера Ивановна неоднократно доставала мне путевки в санаторий «Москва», в Кисловодск.
Как-то увела одну, предназначенную для заместителя генерального директора объединения «Северовостокзолото». Излишне говорить о чувстве благодарности у женщин…
Кстати, в философии известны категории количества и качества. Они отражают важные стороны действительности.
При встрече того Нового года в зоне, в узком круге воровских авторитетов, количество известного «грева», вкупе с его качеством, способствовали неожиданному решению. Круг постановил: присвоить мне звание «козырного фраера» (мало ли что случается в жизни) и известить об этом кого положено.
Когда мне торжественно объявили об этом, я подумал: конечно, не за нравственно-воспитательную работу среди их подопечных.
Должно быть за «шустрость» характера. Мне бы еще на задницу бубновый «туз!»
Но меня уверили – в «случае чего», это звание дорогого стоит… Что для меня и так сделано исключение – ведь я, хотя и отношусь к ним «по-божески», все же – «пока не сидел».
Не знаю, не знаю. Предпочтительней обойтись без «всяких случаев»...
Роберт ХОРОШИЛОВ. |
