|
 |
|
| |
|
Наши боевые папы, вернувшиеся с фронта с орденами и медалями к своим женам, а значит, к нашим мамам, становились стеснительными как дети, когда приближался День 8 Марта. Они просто даже боялись и думать о подарках, делая друг перед другом безразличный вид, если кто-то что-то пытался выяснить на этот счет: «Ну, а ты, что своей подаришь?» – «Да ничего, обойдемся без этих манер…»
Но дарили все-таки, дарили. Я помню, как однажды отец, войдя в дом, буднично бросил: «Шур, ты там посмотри в спальне на комоде…» Мама быстро сдернула с бесформенного предмета на комоде цветное лоскутное одеяло и громко вскрикнула от радости. Перед ее глазами вспыхнула черно-коричневым лаком швейная машинка «Зингер», предмет ее мечтаний. – «У Каменского Гришки по случаю выпросил, – объяснил папа. – Майор их целых две из Германии притащил. А еще мотоцикл и саксонский фарфор – полный сундук добра». – «Как это ты выпросил? А рассчитываться чем? Уж не трудоднями ли нашими?» – «Да отлил ему ведерко меду, вот и все. Шей давай…»
Бессменный колхозный пастух дядя Ваня Фалтинов, баскетбольного роста человек, ходивший и зимой, и летом в лаптях (зато ноги всегда здоровые), которые сам и плел, всегда одаривал свою бесценную супругу Дарью Васильевну одеколоном. А поскольку в нашем сельмаге его в ассортименте было только два – «Красный мак» и «Кармен», то других в изобке Фалтиновых не было. Тетя Даша складировала подарки в решете, которое стояло на беленькой с вышитыми мулине синими васильками скатертке столика под иконой Божией Матери. Когда она в святые праздники возжигала перед образом лампаду, то фантастические блики огонька играли на склянках.
Дядя Федор по прозвищу Тараканчик из-за его пышных и зеленых от махорки усов сделал своей бабе Мане – плясунье (расшифровка не требуется) и вообще царский подарок. О нем деревня узнала по барабанному бою из соседнего леска. По раскисшей мартовской дороге из-за принятой на плотницкую грудь сверх нормы русско-горькой еле плелся Тараканчик, то и дело падая в весеннюю грязь. А вместе с ним со звонким гулом бухался о землю и его подарок, вернее два: большое оцинкованное корыто и стиральная ребристая доска.
Как же завидовала бабе Мане женская половина деревни!
А мой сосед, молодой тракторист Толя Ситкин, и вообще совершил неслыханное и невиданное среди деревенских жителей действо. Таким, как были они убеждены, только в городе занимаются. Так вот, взяв в руку огромную плетенку, Толя направился в лес, где на мартовских проталинах под густыми лапами елок уже засверкали ковры бело-фиолетовых подснежников. Их кудрявый тракторист и нарвал целый ворох.
Вернувшись домой, Толя водрузил первые весенние цветочки в корыто с водой, чтобы не поблекли. А под утро, когда темень еще висела над деревней и голосили только петухи, он огородами пробрался к избе своей возлюбленной Дуни и разукрасил гирляндами подснежников ее крыльцо.… Днем парни хохотали по случаю такого подарка, тыкая в Толю пальцами. А тот лез к ним в драку. Девушки тоже смеялись, но тайно завидовали Дуне.
Вскоре они поженились. Может подснежники приблизили их мечту?
«АПТЕКА»
Т
ете Кате ее сын Валентин, служивший в Польше, привез в подарок чудо-сундучок. Он был затейливо сработан из жести, сверкал малахитом и пышными желтыми розами. Сундучок украшали узорная костяная ручка на дверце, два никелированных замочка и поперечные выпуклости, имитировавшие коричневые кожаные ремешки с пряжками. Загляденье, а не сундучок!
Тетя Катя приспособила его под своеобразную аптеку и он доверху был набит таблетками, порошками, пузырьками. Тетя Катя была женщиной здоровой, но страшно боялась различных болезней. Вот и приобретала по надобности и без надобности снадобья впрок. Но какие медикаменты что лечили она запомнить не могла и потому делала на них химическим карандашом пояснения. Забавно было их читать: «от головы», «от горла», «от носа», «от ломоты», «от чиха», «от глаз», «от ух», «болит внутри», «болит в боку», «от живота» и так далее. Ясно и лаконично!
Большинство лекарств в тетикатиной «аптеке» пролежало годы и годы. Это было видно по желтым упаковкам и датам годности. Это был склад отрав, а не лекарств…
— Тетя Катя, таблетки ведь старые, выбросить их надо.
— Я те выброшу! Таблетки не стареют.
МАРФУШКИНА ТОЛКУШКА
Д
ом Марфы Ильиничны, а попросту бабки Марфушки, стоит в центре деревни. Дом большой, пятистенок, который срубил за пять лет до войны муж Марфы Иван Семенович. Планировал семью большую, да вот ушел на фронт и не вернулся. Погиб и похоронен в районе Зееловских высот в Германии. А Марфа Ильинична во второй раз так замуж и не вышла, хоть и добивались ее руки, все своего Семеныча ждала, не веря похоронке. Так и старость подошла, превратив красавицу Марфушу в бабку Марфушку.
Наш район советские воины освободили 5 марта 1943 года. И вот в самой большой избе деревни командир пехотной роты решил устроить со своими подчиненными маленькую вечеринку в честь взятия населенного пункта.
Расселись наши солдатушки за большим столом, а Марфу попросили побыстрее печку затопить, да на огонь большой ведерный котел с картошкой поставить, которую решили щедро заправить тушенкой. Хлопочет Марфуша у печного чела, дрова вокруг котла кочергой подправляет, чтобы быстрее закуска варилась, а бойцы хлопнули по рюмашке и закурили в ожидании угощения. Вот и забулькал наконец котел, вот и повалил из-под его крышки пар. Тогда Марфа ухватом приволокла его на припечек и вилкой ткнула в картошку. Готово! Офицеры как по команде протянули женщине вскрытые банки, давай, мол, мать, заправляй, не жалей. Заправила и стала толкушкой мешать картофельную гущу с мясной. Толчет, толчет, чтобы пюре получилось без комочков… И тут комроты, как-то странно побледнев, с каким-то нечеловеческим вскриком в стремительном прыжке пролетел расстояние от стола до русской печки и капканом сдавил хозяйке руку. Та громко вскрикнула и уронила толкушку в котел.… Она оказалась немецкой гранатой с деревянной длинной ручкой, которую безошибочно опознал командир. Марфа, придя в себя, рассказала офицерам, что эта смертельноопасная толкушка досталась ей по наследству от фрицев, облюбовавших ее избу для постоя, выгнав женщину в полухолодный чулан. То ли она оказалась испорченной, то ли еще что, но оставили ее немцы, улепетывая из деревни. Как бы там ни было, но командир сделал заключение: граната была и остается опасной хотя бы из-за того, что всегда лежала на припечке у открытого огня. Да еще подвергалась механическим воздействиям, когда выполняла неположенные ей функции.
Эти слова были подтверждены, что называется, на практике. Бойцы развели костерок и бросили туда «толкушку». Через несколько мгновений раздался взрыв.… Бабка Марфушка рассказывала эту историю про толкушку всем желающим. Однажды услышал ее и я.
Валентин СИДОРОВ. |
