|
 |
|
| |
|
– Известно, что люди науки – народ щепетильный, – так начал свой рассказ Николай Хохлов.
Компания наша была невелика – мы сидели и слушали Хохлова. Он продолжал.
АРХИМЕДА НЕ ПРОВЕДЕШЬ
– Итак, в одном солидном научном учреждении крупного промышленного города Н. в холле перед конференц-залом по традиции установили пятиметровую елку. В это время обычно в зале проводятся предпраздничные мероприятия. Для детей сотрудников учреждения и смежных с ним организаций устраиваются концерты. Все как обычно под Новый год. На елке гирлянды, мишура и вся она радует своим видом, сотрудники не налюбуются.
И вот утречком у елки на широкой ковровой дорожке с празднично-деловым лицом останавливается директор этого самого научного учреждения по фамилии… назовем его условно Воронцовым Тимофеем Николаевичем.
Стоит он и каждым сантиметром своего сухого, как ветла, тела чувствует, как над ним порхают новогодние звезды, сыплют серпантином, трубят в золотые фанфары. Со стен коридора с портретов приветствуют взглядами корифеи наук от Архимеда до Нобелевских лауреатов. Впрочем, дорожкой и деловым выражением лица Архимеда не проведешь. И звезды шепчутся о Воронцове: «перекусит и выплюнет». Возразить ему, что попытаться остановить рукой бульдозер, впрочем, голова мыслящая. Но не одними мыслями жив человек, есть и душа. А как совмещать душевность с требовательностью? «А никак, – отвечал Воронцов, – в деле – больше нахрапистости. Гни свою линию, даже если она кривая. Пока разберутся, глядишь – ты на коне». Вот такой это человек. Когда его в кругу равных спрашивали: какая разница между прямой и кривой линиями, он отвечал: «Нет разницы. Жизни угодно, чтобы существовала та и другая. Оглянитесь – разве не так? И кривая выводит к успеху.
И вот идет Воронцов мимо этой самой елки, довольным взглядом окидывает прибранный холл. В голове план приветствия сотрудников и все такое прочее. Елка, как молодая невеста – так и светится. Улыбается елка и директор улыбается ей, так сказать, приветствуют друг друга.
И вдруг Воронцов замечает – там, на верхушке елки, где вчера еще находился светящийся шпиль, торчит чья-то расплывшаяся в дурацкой улыбке голова с каким-то светящимся рубинового цвета камнем во лбу.
«Зачем голова? Шпиль-то лучше! Это что там? Маска Эйнштейна с высунутым языком что ли? Ну и шутники».
Воронцов рассматривал голову. Тот же чуть поджатый рот, хитровато настырные глазки под опущенными к скулам короткими бровками, рыжеватый наискось чубчик, крупноватый в веснушках нос.
Воронцов подошел ближе к елке и вдруг в маске, а точнее в скульптурном изображении головы, в ее лице, что по-клоунски смотрело прямо на него сверху вниз, узнал свое изображение.
Кровь ударила ему в лицо. Он даже потрогал обеими руками, на месте ли его голова. Затем потянул себя за уши, мол, «если болит – следовательно, я существую». Но от подобного сюрприза даже уши потеряли чувствительность.
«И все же я существую», – иронично произнес он про себя. – А иначе, как бы я увидел ту голову, что на елке».
Глядя наверх, Воронцов пошел вокруг елки. Тут его ждал еще один сюрприз – голова имела два лица. Второе, тоже его Воронцова, оказалось с какими-то разухабистыми чертами. Правда, здесь во лбу ничего не светилось.
Казалось, голова ему оттуда, с верхушки елки, подмигивала и говорила: Привет. Вот видишь, как я тут удобно сижу в веселой компании всяких шариков, гномиков и прочих стеклянных изделий.
Сюрприз озадачил Воронцова и очень раздосадовал, и даже вызвал гнев, который он спрессовал внутри себя.
– Сами посудите, – продолжал Хохлов, – кому понравится увидеть свое изображение вот в таком виде? А тут солидный человек, официальная личность в научных кругах, и нате, как шута изобразили, да еще на всеобщее обозрение напялили на елку.
Воронцов, не оглядываясь по сторонам, сдержанной походкой направился в свой кабинет. Проходя мимо секретаря, миловидной молодой женщины, произнес: «Оксана Семеновна, пригласите ко мне Андрея Викторовича».
Воронцов вошел в кабинет и расположившись в кресле, принялся гадать – кто же мог совершить подобное злодеяние. Мысли перескакивали с одной кандидатуры на другую.
«Жмут тебе руку, улыбаются, а сами готовы подметные письма распространять… и распространяют. Тьфу ты. Поди, разберись, чья это пакость», – гадал Воронцов.
Его гадания прервала секретарь: «К вам Андрей Викторович». «Пусть войдет», – распорядился Воронцов.
ЗАВ СКЛАДОМ – ЭТО ПРИНЦ
Андрей Викторович Зыбуля, заместитель директора по общим и хозяйственным вопросам, упитанный молодой гражданин с педагогическим образованием, ни дня не преподававший в школе, с первого курса учебы мечтавший о карьере заведующего складом. «Завскладом это большие возможности. Это старт», – рассуждал студент Зыбуля.
Когда Зыбулю спрашивали, что значит старт – он пояснял несведущим:
– Вот один способ старта. Приходит на склад большая партия продуктов. Сроки ее реализации ограничены сроком годности. Особенно это касается детского питания. Но не выбрасывать же продукцию по окончании срока годности.
– А что же с ней делать?
– Хозяин ее списывает, уже вроде нет. А ты стираешь прежние сроки годности и проставляешь новые и уже реализуешь как свою, по своим каналам. А можно и в доле с хозяином. Так еще лучше. А можно и у других заваль скупать за бесценок и…
– А если заловят?
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – отвечал Зыбуля и добавлял: «Завскладом это принц в короли.
Со временем стремление к коммерции привело выпускника педагогического института под крылышко Воронцова.
Зыбуля в первые дни тушевался своего титула. Поручил ему Воронцов изменить кое-какие цифры в заявках, договорах, еще в каких-то денежных документах. А это дело уже было практически заверстано, причем в соответствии с гос¬требованиями. А изменения такие, что ставили под сомнение их законность. И все эти изменения надо решать главбуху и Зыбуле согласовывать с ним. А что, если главбух откажется, и наверняка откажется, и повисло поручение Воронцова в воздухе. Мандраж у Зыбули.
– Смотри, как это делается! – уверенно произнес Воронцов, и при Зыбуле вызывает к себе главбуха и решительно сходу говорит ей:
– Нина Степановна, вот в этих заявках, договорах, должны стоять другие цифры. Те, что есть – меня не устраивают. Измените их. Возьмите данные у Андрея Викторовича, исправьте! И чтоб через час документы были у меня на столе!
Главбух что-то пыталась возразить, но он ей:
– Идите! Выполняйте!
Когда главбух вышла, Воронцов произнес: «Вот так надо, Андрюша!» Через час документы за подписью главбуха лягут на этот стол.
«Вот так надо», – повторил про себя Андрюша.
И действительно, сквозь свое кулуарное возмущение Нина Степановна сделала так, как велел Воронцов.
«Все хотят хлеба с маслом», – отметил про себя Зыбуля, и стал действовать более решительно, но всегда с оглядкой на Воронцова. В плане исполнительности и послушания начальства ему мог бы позавидовать даже флюгер.
ГОРИТ НА ЕЛКЕ НЕ ЗВЕЗДА
И вот Зыбуля в джинсовом костюме предстал пред очами Воронцова. Кивнув ему на кресло, Воронцов негромко произнес: «Андрюша, ты человек, который на своем месте. Глаз у тебя острый. Скажи, кто отирался последний день у елки?»
– Все там проходили. А так, чтобы особо – не припомню. Вас кто-то персонально интересует?
– Кто стремянкой пользовался? – нетерпеливо спросил Воронцов.
– Многие помогали украшать елку. Дело получилось как бы общее.
– Я только что проходил мимо вашего общего дела. Какой-то шутник снял верхушку елки и присобачил там муляж человеческой головы. Вот эту маску-муляж надо сейчас же снять, принести сюда и положить мне на стол. И второе – узнай и доложи, кто все это сотворил. Считай этой своей главной предновогодней задачей. Иди.
Андрюша ловко покинул кабинет, но через короткое время с преданностью в глазах, вновь возник перед Воронцовым, держа в руке свернутый в трубочку лист бумаги.
– Что? – спросил Воронцов, глядя на руки подчиненного. – Где муляж?
– Нет муляжа. Наверху елки шпиль. Обошел елку со всех сторон. Осмотрел ветки. Нет муляжа.
– Как нет?! – воскликнул Воронцов. – Только что я видел его.
Воронцов на какой-то миг погрузился в себя. «Неужели все это мне привиделось? Мираж. Вот те и на, доработался, всякая чертовщина в голову лезет». Он уже хотел отпустить подчиненного, но тот со словами:
– Вот это снял с доски объявлений, – протянул Воронцову бумажную трубочку.
– Что это? – настороженно поинтересовался директор.
(Окончание на стр. 20).
(Окончание, нач. на стр. 6).
– Так. Снял, – не уточняя и вроде как смущаясь ответил Зыбуля.
Воронцов развернул лист. На нем размашисто и четко краснели гуашевые строки:
Горит на елке не звезда,
А Воронцова голова.
Пусть лучше ярко там горит,
Ну а в науке не коптит.
Дед Мороз.
«Не померещилось, и то хорошо, померещилось – было бы хуже, а так все ясно», – сумрачно подумал Воронцов.
– Происки недоброжелателей, – сочувственно уточнил Зыбуля.
– Завистников хватает. Все исподтишка, из-за угла норовят, – протянул желчно Воронцов и спросил, – как они так быстро сумели поменять муляж на шпиль?
– Можно предположить, что телескопической удочкой. Возможно, шпиль не снимали, а сверху на него накинули муляж. А так и одеть легко и снять просто, – предположил Зыбуля.
– А кто у нас рыбаки?
– Так ведь не обязательно, чтобы рыбаки. Удочку можно взять взаймы.
– Можно, – согласился Воронцов, а сам в уме прикидывал, кто в учреждении рыбачит.
ВОТ ОНА, ГОЛУБУШКА
Все дни, пока в холле сияла елка, Воронцов был вне себя, ерзал в кресле как на иголках, все ожидал какого-нибудь подвоха. Даже считал дни, когда уберут «эту зеленую ящерицу», как он однажды про себя назвал елку. «Ну, да ящерица. Вот исчез этот муляж, а вдруг вырастет новый?»
Конечно, дело не в елке, но вот поди ты, избавиться от этого беспокойного ожидания неприятного, подрывающего авторитет сюрприза. А свой авторитет Воронцов лелеял, – продолжал рассказ Хохлов.
В предпраздничные и праздничные дни директор установил дополнительное дежурство сотрудников, обосновав это двумя фразами: «Алкоголеопасный и огнеопасный период», и «Кашу маслом не испортишь».
Оно конечно так. Но ведь кабы знать где упасть – там и соломку стелил. А здесь соломинка пошла по всей дороге.
Особую бдительность Воронцов проявил при проведении предпраздничного собрания. Там намечались гости: представители смежных организаций и прочие официальные и важные персоны. Но как говорится – от сюрпризов и бронежилет не спасет.
И вот в самый разгар торжественного собрания, когда Воронцов восседал в президиуме на сцене, из зала ему передают записочку, а в ней: «Голова у меня в руках. Снял с елки. Что с ней делать? А.З.»
Воронцов ожил, взглядом отыскал Зыбулю. Тот стоял у одного из входов в зал и прижимал к груди объемный сверток. Сквозь расстояние и притемненность задних рядов сияла его радостная физиономия.
Воронцова охватил зуд нетерпения. Пригнувшись, он выбрался из президиума и вышел в холл, где его уже дожидался Зыбуля. Одежда зама по хозяйственным вопросам была покрыта мелкими кусочками ваты, вид всклокоченный, но в глазах яркий свет победы.
– Вот она, голубушка. Голова ваша, то есть изображение, извиняюсь, муляж, – вполголоса произнес Зыбуля.
– Ничего, ничего, не извиняйся, – ответил Воронцов, при этом всячески сдерживая нетерпение взглянуть, а что там за серой оберточной бумагой.
Зыбуля было принялся разворачивать сверток. Но Воронцов жестом остановил его и прошептал:
– Не надо здесь. У меня в кабинете.
Они прошли в кабинет.
– Разверни на совещательном столе, – все так же шепотом произнес Воронцов, а сам, пропуская вперед Зыбулю, остановился у двери и запер ее на ключ.
Запер и вздохнул с облегчением, – теперь никто не ворвется сюда и никуда это произведение не исчезнет – вот те чувства, что испытывал Воронцов.
Зыбуля осторожно и торжественно кладет сверток на зеленое сукно широкого стола, осторожно разворачивает. Перед взором Воронцова вдруг объявляется точная копия его лица. Не то чтобы копия, а прямо таки слепок, правда, там, где должен находиться затылок, и так сказать, теменная часть, тоже было лицо. Голова имела два лица.
– Мастерски сделано, а? – с неким восторгом произнес Воронцов и взглянул на Зыбулю.
– Да. Тут умелые, в смысле ювелирные руки поработали, – согласился зам по хозяйству.
– Узнать бы, кто этот Фидий, – с угрожающим оттенком произнес Воронцов.
– Она что, заводная? Смотрите, глаза ходят, – удивленно произнес Зыбуля и наклонился к муляжу, внимательно вглядываясь в него.
– Как заводная? – недоуменно произнес Воронцов.
Глаза головы имели зеленоватый цвет льда, точно такие же как у Воронцова. И вот эти глаза переводили сейчас взгляд то на Зыбулю, то на Воронцова, и наоборот. Но это не было механическое вращение наподобие тик-так. Так водят глазами живые существа. Воронцова прошиб пот.
ТАЙНЫЙ ЖУРНАЛ
И вдруг в тиши кабинета раздался голос:
– Что? Любуетесь, голубчики?! Как я вам?!
Слова эти произнесла голова, но голос был Воронцова.
– Она вашим голосом говорит, – с некой растерянностью произнес Зыбуля, почему-то поднес палец ко рту и посмотрел на Воронцова.
– Так ведь и похожа на меня, – усмехнулся Воронцов.
– А вы не боитесь, что я сейчас как колобок уйду от вас? Раз, и меня тут не будет, – произнесла голова.
Тут Зыбуля бросился к голове, выражая готовность схватить ее, но Воронцов остановил его и произнес:
– Не уйдет. Пусть говорит. Речь механическая, хотя четко смоделированная. Другое вряд ли она произнесет.
– Могу и другое, – вдруг ответила голова. – Могу рассказать, как Зыбуля тайно ведет журнал, в который записывает, кто из его подчиненных куда идет, сколько отсутствует, с кем и о чем говорит. Очень интересный журнальчик. А держит он его у себя в письменном столе под замком. А журнальчик-то нашли его сотрудники, когда Андрей Викторович приболел, а из его стола надо было срочно взять кое-какие документы.
Тут Зыбуля вспылил:
– Я имею право вести записи. Это мое личное дело. Никто мне не смеет запретить этого!
Голова как ни в чем ни бывало продолжала говорить:
– Записи?.. Конечно можно вести. Но у секретаря на столе на имя директора института уже лежит заявление за подписью всех подчиненных Зыбули о том, что все они либо коллективно увольняются по собственному желанию, либо с работой придется распрощаться Зыбуле. Так что, Тимофей Николаевич Воронцов, вам предстоит щекотливый выбор.
– Это так? – удивленно спросил Зыбулю Воронцов.
Зыбуля молчал.
– Это так, – промолвила голова. – Журнал отксерокопирован и приложен к коллективному заявлению.
Тут Зыбуля бросился к голове, схватил ее и с силой швырнул об пол.
– Что ты делаешь?! – вскричал Воронцов. – Это же улика! Убьешь. То есть – сломаешь.
Голова ударилась об пол. На ее физиономии обозначилась усмешка и она произнесла:
– Напрасно горячитесь, молодой человек. Я из сверхпрочного вещества. А вы своими загребущими ручками хотели меня угрохать.
– Фу, ты. Цела, – облегченно вздохнул Воронцов, и обернувшись к Зыбуле, произнес:
– Андрей, подбери муляж. Заверни его бережно в бумагу, и мы отнесем его куда требуется. Надо же выяснить, кто у нас в институте занимается технологическим хулиганством.
– Но это же… – Зыбуля хотел сказать «ваша голова», но вовремя осекся, что, впрочем, не помешало Воронцову угадать полностью фразу и он произнес:
– Вот в этом-то и вся соль. Использовали мою внешность. Даже неприятность в моем лице в виде пигментного пятна на подбородке.
ГОЛОВА В СЕЙФЕ
Зыбуля осторожно поднял голову.
Смотри, чтобы не укусила, вдруг у нее зубы ядовиты, – пошутил Воронцов.
Зыбуля отдернул руку. Воронцов рассмеялся, и хозяйским тоном произнес, обращаясь к голове:
– Отнесем тебя куда надо. Там с тобой разберутся. А пока, голубушка, полежишь в моем сейфе под замком, – и Воронцов достал из кармана длинный, с хитроумными загогульками ключ и повертел им перед глазами головы.
Голова сделала кислую мину. А потом вдруг произнесла:
– Вот, вот Новый год наступит. Давайте втроем на брудершафт сообразим. У вас же в сейфе пару бутылок шампанского найдется? Тимофей Николаевич?
– Я?! С тобой, муляжная скотина, да еще на брудершафт?! Накось выкуси! – и Воронцов сунул муляжу под нос увесистую дулю.
Голову аккуратно упаковали. Воронцов открыл громоздкий сейф, что стоял в нише, загороженный темной полировки шкафом.
Зыбуля осторожно сунул сверток в сумрак металлического отсека и опустил на какую-то папку.
– А в папке у вас, господин Воронцов, что? – раздался приглушенный голос из свертка.
– Да когда же ты угомонишься? – рассерженно произнес Воронцов.
– А не в этой ли папочке договоры, где данные исследований лабораторий нашего института передаются нашему филиальчику, сотрудничающему уже на коммерческой основе с зарубежным заокеанским институтом? Почем информацией торгуешь, господин Воронцов? – несся приглушенный голос из сейфа.
Щелкнул замок, прострекотал цифровой код. Воронцов, с кривой гримасой на физиономии, сквозь зубы произнес:
– Ишь, скотина любознательная. Что в папочке? Я те дам папочку. Нос совать в чужой сейф.
Затем Воронцов приложился к сейфу ухом, прислушался. В сейфе было тихо.
– Не задохнется? – вдруг с тревогой произнес Зыбуля.
– Не должна. Легких-то у нее нет. Одна тыква.
– Не сбежит? – опять спросил Зыбуля.
– Из моего сейфа нейтрино даже не сбежит, – уверенно произнес Воронцов.
– И не сбежала? – поинтересовался кто-то из компании у Хохлова.
– Дальше что? – спросил еще кто-то.
– А дальше вот что, – продолжил рассказ Хохлов. – Оба наших героя отправились в зал, где продолжалось праздничное собрание. А через день Воронцов, тревожимый постоянной мыслью о заточенной в сейфе голове, приехал в институт. Ему было интересно, что же еще знает эта голова. Откуда у нее столько тревожащей его информации. Он даже прихватил с собой в портфеле увесистый молоток – этакий допросник, на всякий случай.
Воронцов открыл сейф и осторожно вынул из него сверток. Тот молчал. Воронцову показалось, что он какой-то не такой. Он поспешил развернуть его и обмяк – перед ним оказался тот самый шпиль от елки. Муляжа не было
Кто забрался в его кабинет?! Где голова?! Эти мысли вонзились в него острее всяких стрел. Все, буквально все в сейфе было цело, а муляжа не было.
Вот тут он прямым ходом обратился и в милицию, и в прокуратуру.
НАЙДИТЕ ФИДИЯ!
– У меня в институте из моего кабинета, из закрытого сейфа похитили предмет, именуемый муляжом звукоиздающей головы, из сверхпрочного пластичного материала. Требую найти вора и пропажу! – донимал милицию Воронцов.
– А что это за такой муляж и как он к вам попал? – поинтересовались у Воронцова.
– А вот так, с елки! – и в лучшем для себя свете Воронцов поведал, как все было.
– Выходит, что муляж не ваша собственность, за институтом не числится. А в роли похитителей – извините, оказываетесь вы, Тимофей Николаевич, и ваш зам Зыбуля.
– Как так!? – возмутился Воронцов.
– А так, что если от владельца муляжа поступит заявление о пропаже принадлежащего ему предмета – отвечать придется вам, – огорошили Воронцова.
Ему казалось, что с помощью милиции легче отыскать Фидия. Он все твердил: «отмщение – есть защита истины», а получилось вон как, – продолжал свой рассказ Хохлов.
– В институте за все отвечаю я, – твердил директор. – Муляж носил оскорбительное для меня значение.
– Но если, как вы утверждаете, муляж точное изображение вашего лица, то что же обидного. Вы же не обижаетесь на зеркало, – возражали Воронцову.
– Это совсем другое. Зеркало. А тут, как сосиска на елке. Это неуважение!
– Доказать и опровергнуть это может только экспертиза, суд, – парировали натиск Воронцова.
– Давайте суд! Пусть присяжные покрутят этот муляж, пообщаются с ним на брудершафт. Только найдите мне этого Фидия!
А ЛАРЧИК ПРОСТО
ОТКРЫВАЛСЯ
– А действительно, как из закрытого сейфа могла пропасть говорящая голова? – поинтересовались в компании.
– Ларчик открывался просто, – усмехнувшись, ответил Хохлов. – Институт входил в холдинг по разработке нанотехнологий. На базе новейших материалов сотрудники одной из лабораторий и создали этот муляж, снабдив его минисенсорными датчиками и устройствами, считывающими эмоции, энергетические импульсы, практически полностью сканирующие эмоционально-интеллектуальное состояние определенного человека. В данном случае Воронцова.
– А чем же он им так насолил, что мишенью выбрали его?
– Первое – он недолюбливал сотрудников этой самой изобретающей лаборатории. Они ему платили тем же. А как лучше доказать, что успехи у лаборатории есть? Водрузить свой успех на новогоднюю елку!
– А как исчез муляж из сейфа?
– Он не исчез. По программе, заложенной в него, муляж мог трансформироваться в шпиль, затем обратно в муляж и был дистанционно управляем, даже находясь в сейфе. Выработав свой ресурс, он окончательно принял форму шпиля. А как говорится – нет вещьдока, то есть головы – какая вина? Ее нет.
– А что стало с Зыбулей?
– Возможно, где-то на складе перетирает на банках с детским питанием срок годности. А может быть, где-то опять в крупной фирме. О таких людях офицер и служащий Сената при Екатерине Второй Яков Козельский говорил: «Которые люди много унижаются перед высшими себя и много угождают им, те по большей части ищут великого господствования над низшими себя и бывают им весьма отяготительны». Такие люди как Зыбуля прежде всего востребованы сами у себя, – заключил Хохлов, и добавил:
– А Воронцов ушел в рядовые сотрудники в тот самый филиальчик- посредник.
Часы показывали 23 часа. Приближался Новый год по старому стилю. Кто-то из гостей произнес:
– Ошибка Воронцова заключалась в том, что он не предложил бокал шампанского голове. Наши нанотехнологии повели бы себя иначе, будь перед ними хотя бы шампанское и никогда бы не стали непьющим шпилем. А так – Новый год… в сейфе без стола. Тут не то что шпилем станешь!..
О. МИХАЙЛОВ. |
