|
 |
|
| |
|
Мне иногда кажется, что в доме моем говорят и играют все бытовые агрегаты. Говорит и показывает, естественно, телевизор, магаданско-московским голосом вещает проводной репродуктор, истошно вопит кассетный магнитофон, льется музыка даже из подаренного мне недавно цифрового фотоаппарата, а уши жены ласкает передачами ее новый мобильник. Когда я на полированной плоскости утюга вижу свою тень, то приходит мысль, что и он сейчас запоказывает…
Мне иногда (как отставшему от прогресса человеку) кажется, что все это чудовищное многообразие электронных средств с функциями от бритья щетины до улавливания радиостанций уже давно раздавило меня своей супермногогранной дрянью и пошлостью, бесстыдством, хамством, недоумством и вседозволенностью. Из всех углов пауками в мой мозг лезут «дома два», «комедии клаб», «сексы с Анфиской», «элементарные сексы», «сексы драйвы», «азбуки секса», если с Анфиской мало, «наши раши», где глумливо изгаляются над моей Родиной не русские люди. Лезут в душу бесцеремонные, наглые, с плоскими, затасканными шутками-прибаутками присные картавые юмористы с десятком «юморин» на одну колодку, где «главным героем» опять же является русский человек, этакий Ванька-дурак.
Телевизионные же «академики», издевательски уставясь на нас с экранов ТВ, дают совет: «Не нравится - переключитесь на другой канал». Да куда же переключаться, господа телеученые, когда целыми столбцами и на прочих различных каналах в программах передач обозначены криминально-сексуальные киносериалы, где на первом плане постель, пистолет, нож и реки крови. В лучшем случае – сопли в сахаре. Или мистика какая-нибудь день изо дня идет…
… Когда я год назад пытался развить тему патриотизма и безмерного внедрения пошлости на экране ТВ в комнате студенческого общежития Московского строительного университета, то один симпатичный юноша из Георгиевска, Ставропольского края сказал мне, извинившись:
– Я думаю, что вы немного завидуете нам, молодым. У нас столько возможностей получать любую информацию из различных источников. А у вас такой возможности наверное не было, да и быть не могло, время стояло не то. Правда ведь?
Отчасти да. Век был не ХХI-й и фотоаппарат имел одну лишь единственную функцию – фотографировать, а не играть. Прав был юноша и в другом: они имеют почти неограниченную возможность получать любую информацию. Любую – вот где корень. Она, эта любая, «непросеянная», попав в неокрепшее сознание, вырастет там буйным чертополохом. И юному созданию трудненько будет продираться сквозь дебри, слабо ориентируясь в полюсах добра и зла. В самой «свободолюбивой» стране – США, на которую любят ссылаться в своих притязаниях на те или иные глупости наши любимые чада, давненько, между тем, сообразили о том, что безнравственность, как и крепчайший маразм до добра нацию не доведет. И поставили всевозможные «заглушки». Например, американские детки не пытаются даже думать о том, чтобы, когда одни дома, включить телек на «неположенном» канале. Он для них опечатан специальным кодом, который знают лишь родители.
Прав студент и в том, что у меня не было когда-то столько информационных возможностей, нежели у сегодняшней молодежи. Но я не завидую им, это неправда. Потому, что у меня был всего один информисточник, зато какой по качеству! Не покривлю душой, если скажу, что все самое лучшее, самое доброе, самое ценное, самое интересное от эфира я получил в детстве и запомнил услышанное на всю жизнь.
К
огда умер Иосиф Виссарионович мне было семь лет. Я это к тому, что 1953-й для меня памятен двумя событиями, так или иначе связанными с радио. Именно в тот год на привокзальной площади райцентра, на столбе я увидел необыкновенную «граммофонную трубу», это и было волшебное радио. И первой же, услышанной мной из трубы информацией, было сообщение о смерти И.В. Сталина. В тот же самый год, за успехи на тереблении льна (руками, а не машиной) мою маму правление колхоза «Ленинский путь» наградило «бумажкой» базы Посылторга. А на той бумажке было написано, что тот, кто пришлет заявку в Посылторг, получит наложенным платежем радиоприемник «Родина», стоимостью 400 рублей, с батареями да с пересылкой всего 600.
Мама как увидела цифру 600, так ей плохо стало, ведь наградили-то ее не радиоприемником, а только возможностью приобрести невиданную тогда на весь наш огромнейший медвежий угол штуковину. И как всякая крестьянка сделала убийственное (для меня) резюме: «Да ни в жисть. Еще немножко денежек добавить и вторую корову можно купить. А тут на тебе –«радиво». Но папа поддержал мое сокровенное, невысказанное (мама со мной бывала крута) желание: «Ты, солоха, дальше буренкиных титек не видишь. Наконец-то я хоть «Последние известия» послушаю настоящие, погоду узнаю, где какая, а не буду одни ваши сплетки слушать в «агентстве одна баба сказала». Все, точка. А денег я у фельдшерицы Антонины Павловны займу, она одна, слава Богу, не трудодни, а живые рубли получает».
… Такое разве забудешь. Один высоченный шест мужики прикрепили к старой развесистой яблоне метров за 30 от дома, предварительно пригвоздив к нему сверху донизу медную проволочину, обмотанную вокруг старого самовара (для лучшей проводимости), который зарыли в землю. Громоотвод, значит, чтобы молния в приемник не шандарахнула. Второй шест привязали у стены, продев ввод антенны в просверленную в оконной раме дырочку. Конец проводка, согнув его надвое, чтобы не шатался в гнезде, вставили куда-то сзади в фанерную крышку, а три больших квадратных батареи соединили между собой черно-серебряным шнуром с вилками. В избе стало тихо-тихо, хотя сюда набилась почти вся деревня. Папа взял меня за плечо и подтолкнул легонько к большому светло-коричневому ящику с узорчатой парчовой драпировкой, отливающей позолотой, с круглым глазком слева, с двумя массивными колесиками управления по бокам и со стеклянным окошком внизу во всю длину, с какой-то нанесенной непонятной сеткой и словами: Вена… Лондон… Нью-Йорк… Париж… Москва…Потом папа взял мою левую руку своей, соединил мои пальцы на колесике слева и повернул мою щепоть вправо. Послышался треск и загорелся зеленым светлячком, мгновенно расширяясь по кругу, глаз приемника. Вздох пронесся по избе, как-будто безнадежно больной человек вдруг открыл глаза и попросил есть. Потом моя несамостоятельная уже правая рука ухватилась за правое колесико и побежала по шкале «ДВ» золотая планочка. Приемник завизжал, затрещал, зашумел и вдруг словно вышел в чистое и тихое поле: «Говорит Москва. Московское время 14 часов 25 минут…»
К
огда у нас появилась «Родина», то наша деревенская изба стала центром ежедневного паломничества. Тогда, конечно, я ни о чем не задумывался, ну, хочется людям послушать концерт Лидии Руслановой и все тут. И только позже стал догадываться о космической силе радио, могущего и сплотить, и разобщить людей, смотря что оно вещает. Недаром слово «радио» в переводе означает – луч, проникновение.
Итак, придя со школы, я старался не тянуть с уроками, ведь вечером в избе на лавках, табуретках, а то и прямо на полу рассядутся поудобнее колхозные механизаторы, доярки, полеводы, пенсионеры и, конечно, мы – детвора. Что любили слушать мои земляки? Очень многое, легче было бы ответить, что они не любили. Все мужики что называется, прилипали к эфиру, когда в 19 часов начинались «Последние известия». Внимательно слушали и тут же, затягиваясь цигарками, комментировали происходящее. Внутреннюю политику если не особенно одобряли, то критиковали мягко, с опаской. Зато на внешней – отыгрывались, давали волю чувствам с … матерком, что уж тут скажешь. «Опять эта англичанка лезет, дать бы ей … (об Англии)», «Смотри-ка, смотри, лорд Хьюз распетушился, вояка зас…», «Америка видимо забыла о Советском Союзе, 41-45-е забыла, может ей напомнить, пока силенка есть. А, мужики…», «Да что с этих америкосов возьмешь, встречался с ними. Они и воевать-то не могут, торгаши одни.
Одно на уме – меняться, дашь на дашь. Эх, мужики, надо было Жукова слушать и доводить дело до конца, а не на зоны Германию делить. Не будет с зонами порядка, потому как единого хозяина нет»…
Концерты по заявкам любили все – от мала до велика. Если бы Русланова пела про свои «Валенки» без перерыва – и тогда бы слушали, не расходились. Когда раздавался волшебный голос Ивана Семеновича Козловского, мужики забывали про свои цигарки, а женщины – про семечки. «Сбивал» певца только сверчок своим «це-це, це-це» под моей любимой русской печкой. Подпевали Утесову, а когда объявляли Лемешева, избу накрывал шквал аплодисментов как в театре: «Наш будет петь, земляк, калининский». Не имели ничего деревенские и против оперетты, думаю, что музыка зажигательная, веселая была всем по сердцу, куплеты оригинальные. И результаты «практические» были налицо. Мой сосед, выпивоха дядя Толя, сидя по выходным «под мухой» на своем высоченном крылечке и обнимая за плечи свою красавицу-жену Екатерину, уже не тянул похабщину «По деревне с колотушкой», а старательно выводил классику: «Кто может сравниться с Матильдой моей?»…
Е
ще все поголовно готовы были сидеть у «Родины» допоздна после объявления рубрики «Театр у микрофона». Я «Крепость над Бугом» слушал, наверное, раз десять, а спектакль все не надоедал. У меня и сейчас не выветрилась из головы команда бесстрашного защитника Брестской крепости: «Матевосян, прикрывай!» и звучала в ответ дробная очередь советского «Максима». Не отрываясь слушали «Пулковский меридиан», «Кортик», «Любовь Яровую», «Оптимистическую трагедию», «На бойком месте» Островского, его же «Лес», «Свои люди – сочтемся». Радио рассказывало нам добрые и с намеком русские сказки, былины, исполняло народные пенсии, читало книги советских писателей. Пятьдесят с лишним лет назад, в тверской деревеньке мы впервые услышали чукотские песни, услышали имитацию птичьих криков и шелест их крыльев. Не верили мы, что так искусно все это могут передать люди: «Наверное, птиц рядом в клетки посадили, а, бабы?» Когда через десятки лет я впервые наяву познакомился с искусством «Эргырона», то сразу вспомнил картинку из детства и приемник «Родину».
Не любила, вернее не понимала деревня симфонических оркестров, скрипичных концертов: «Как пилой по одному месту, кум», фортепьянной музыки: «Что блямкает, что пальцы о доску отбивает?» Зато, когда играл духовой оркестр, все вставали. Ну и, конечно, огромным уважением пользовались народные инструменты, выступления хора имени Пятницкого. Дед «Тараканчик», сидя на лавочке у дома и тренькая на своей видавшей виды балалайке, сокрушался соседу, что никак ему не удается «взять тот звук», который он слышал по «радиву», когда московские музыканты играли.
В
от что я еще заметил в детстве, а проанализировал уже намного позднее: наши деревенские мужики были самыми настоящими патриотами. Между собой они могли и советскую власть ругнуть, и Никиту Хрущева, и секретаря райкома с председателем райисполкома, да и вообще пожаловаться на то, что все плохо. Но вот когда ближе к ночи расходились по домам женщины, а «радиостойкие» мужики просили меня поискать «ихние голоса» и я выполнял их желание, ловя то Би-би-си, то «Голос Америки», то «Свободу», – они преображались. Удивительно, но «Родина» на лампах чистейше брала различные радиостанции за редким исключением и мы имели возможность комфортно слушать, как гавкали на СССР наши теперешние друзья. Конечно, давали и они о нас иногда правдивую информацию, но злоба их на нашу Родину как тогда была на первом месте, так и сейчас не исчезла, а лишь замаскировалась. Так вот, на это шипение наши деревенские мужички отвечали такими «комментариями», что я полыхал огнем от стыда. А они бурно облегчали душу, как будто там, за передней панелью приемника их могли слышать.
В
споминаю, как я настраивался время от времени на мощнейшую радиостанцию Ватикана, тогда по всей избе волнами разносился звонкий торжественный голос: «Ноудетур Езус Кристос» – «Слава Иисусу Христу», а вслед за сим благолепием такие помои начинали литься в адрес страны и нашей православной церкви, что, как говорится, хоть святых выноси. И не забыть, как деревенский коновал Илья Иваныч метко бросил тогда: «Глядите-ка, начинают с Бога, а кончают сатаной. Хоть бы Иисуса Христа не поминали».
Еще у одной «передачи», фанатами были все взрослые. Это – прогноз погоды. Со словами: «Синоптики сообщают…» люди прямо настораживались, вроде ждали известия мирового масштаба. После прогноза начиналась целая дискуссия. Спорили о том, какая погода больше «захватывает» нашу деревню: московская или прибалтийская, сравнивали с прошлогодней, хотя радиоприемника тогда у нас и в помине не было, гадали, выходить завтра на стоговку сена или нет, ведь «местами умеренный дождь обещают». А дядя Андрей, инвалид войны, даже записывал прогноз в сложенную надвое тетрадочку, чтобы поймать на лжи синоптиков и чтобы не забыть о «московских сказках», когда у него начнет ныть оторванная по бедро осколком немецкого снаряда нога, а она болела только к непогоде. И все торжествующе уличали науку в невежестве, когда на следующий день вместо дождя светило солнце и в тысячный раз убежденно говорили, что «за погодой лучше идти к бабке Фрузе – самогонщице», уж она-то никогда в прогнозе не подводила: скажет снег летом полетит, значит, полетит…
Меня и моих друзей «Родина» познакомила со спортом, особенно с футболом. Мы, деревенская детвора, знали, что есть знаменитый футболист Пеле из Бразилии, а зовут его по-правильному «ду Насименту», что в той же стране есть огромный стадион, который называется «Маракана». «Знали» мы и отечественных звезд мяча: Боброва, Понедельника, Нетто, Гусарова, Карцева… Мы все почему-то болели за «Спартак», один дядя Ваня, бывший в войну авиамехаником, болел за ЦСКА: «Наш летчик Василий Сталин тоже болеет за эту команду. Что же, мне предавать ее?»
Конечно, во всех футбольных репортажах нас, прежде всего, зачаровывал голос спортивного комментатора Николая Озерова. Как же он талантливо, высокоартистично вел свое дело! Деревенская детвора и полюбила-то футбол благодаря Николаю Озерову, это я могу утверждать на все сто. Разве с нынешними заунывными, которые из комментаторской кабины рассказывают о чем угодно, только не о том, что происходит на поле, его сравнишь?!
Б
ыл еще в наше время один мастер спортивного слова, которого мы слушали как артиста юмористического жанра, прямо рыдая от смеха до слез. Это – Котэ Махарадзе. Помните, мои дорогие сверстники-магаданцы, как он начинал свои репортажи: «Сегодня у нас тута на ситадионе в Тибилиси встречаются русские футболисты команды Сипартак и грузинские футболисты из тибилисского Динамо… Мяч у грузинского спортсмена Славы Метревели, он идет, идет, идет… Удар! Вах-вах-вах, какой пилохой удар мимо ворот нанес Слава Метревели, какой пилохой…»
…В 1957 году вся деревня, да еще мои друзья из двух соседних за 2 за 3 километра набились в избу слушать сигналы из космоса первого советского искусственного спутника Земли. Диктор объявил и … вот оно – «бип-бип-бип-бип»… Все были так обрадованы, как если бы, наконец, получили давно обещанную, но не выдаваемую зарплату по трудодням. Один только пессимист – счетовод сельсовета Иван Семенович пробурчал что-то насчет того, что «видно денег некуда девать стало, что спутники забрасывают в небо, а колхоз между тем третий год не может купить льнотеребилку и грузовичок хотя бы один. А тут – космос, какой от него толк. Ну и что вам эти «бип-бип-бип» – масла на хлеб намажут…»
Потом все дружно бросились на улицу, в надежде увидеть в вечернем небе движущуюся яркую точку нашего искусственного первенца. Но на фиолетово-синем небосклоне проклюнулось столько звезд, что земную среди них никто так и не заметил…
… Смешно сейчас об этом вспоминать, но домашний «радиотеатр» в виде лампового приемника «Родина» претендовал в нашей семье и на роль источника материальных благ. Отца мужики не раз пытались одаривать сорокаградусной или самогонкой: «Неудобно, Аркадий, ты нам радио даешь слушать, никогда не отказываешь, а мы, что же, благодарности не имеем?» Женщины, те матери пытались всучить разнообразные продукты питания и дары леса за «эксплуатацию» радио. Но родители при таких подношениях только сердились. От одной лишь услуги мама не смогла отказаться. Это когда деревенские девчата организовали у нас дома коллективное мытье полов после радиовечеров. Тут уж мама их благодарила безмерно, ибо отскрести грязь от десятков сапог, ботинок, ступавших по деревянному некрашеному полу, вымести горы шелухи от семечек, окурков, ей одной было не под силу.
Зато как потом девчата танцевали прямо босиком на свежем восковом полу под музыку «Родины»: вальсы, танго, фокстроты – подо все, что я «нашаривал» на четырех диапазонах приемника.
Вот такова была духовная, информационная жажда людей, которые не жалели ни материальных благ, ни сил, чтобы утолить ее.
… Вернувшись домой из армии, я сразу заметил в избе какую-то неуловимую перемену. И никак не мог понять, в чем она заключается. Наконец увидел: на длинном столе справа у стены ничего не было, кроме белой кружевной скатерти.
– Мама, а где «Родина»?
– А-а-а, да я ее, сынок, ребятишкам на игрушки отдала. Зачем она, батареек теперь для нее не достать, все от электричества. Зато теперь у нас смотри какое радио – и она махнула рукой в простенок между окнами, где полускрытый занавесками виднелся сетевой репродуктор «Сигнал».
Наверное мама так и не простила нашему радиоприемнику за то, что он не дал ей купить вторую корову…
1
980-й. В Цхалтубо, в кухне Ангелины Багратовны, угощавшей меня домашним вином и требовавшей, чтобы я закусывал необыкновенно вкусным хлебом с колбасой собственного производства, я вдруг заметил нечто знакомое и родное. Да, на самом верху большой полки стояла она, «Родина», точь-в-точь наша.
– Ангелина Багратовна, – можно его снять и включить.
– А снимай, сынок, и батареи во-о-он стоят, если еще не сели. Только работает ли она, сколько уже лет прошло с тех пор, как сын Георгий, уезжая в Киев после института, ее туда поставил. Снимай.
Я бережно поставил «Родину» на круглый стол, смахнул губкой с панелей пыль, подключил батареи и, вспомнив руку отца, повернул колесико вправо. Вспыхнул «кошачий глаз», но сколько я ни крутил настройку, поймать кроме шумов ничего не мог. Эх, балда! Про антенну-то я и забыл. Тогда я нашел проволочку, один кончик которой, согнув надвое, вставил в гнездо, а второй примотал к вынутому из телевизора «Рекорд» антенному штекеру. И… ожила «Родина». Покрутил ручкой настройки, подгоняя планку к названию столицы нашей Родины. И вот ушли помехи, и снова, как четверть века назад, раздались слова: «Говорит Москва…»
Валентин СИДОРОВ. |
