|
 |
|
| |
|
21 марта 2013 г. исполнится 110 лет со дня рождения Вадима Козина (1903-19.12.1994), легендарного певца, имя которого навсегда уже связано с Магаданом. «Вечерний Магадан» начинает цикл публикаций, посвященных этой дате, рассказом о встрече с 87-летним певцом в конце 1990-го года, опубликованном в недавно родившейся первой городской газете… Еще не было ни салона (только 5 декабря 1991 г. было принято исполкомом горсовета решение о его создании), ни музея, ни доски, естественно. Был только живой, непосредственный Козин, магаданец с 45-летним стажем, аскетически живший в своей однокомнатной «хрущевке», бескорыстный и всем довольный – много ли человеку надо?.. Легкий, летучий, живой, как «магаданский ветерок»…
Станислав РЫЖОВ.
«Вечерний Магадан»
№ 24 от 29 декабря 1990 г.
ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ СВЕЧЕЙ
К
жилищу Вадима Козина привыкаешь быстро, несмотря на все его своеобразие.
– Осторожно! Не наступи на провода, а то разъединится.
Я пробираюсь за стол, на котором горит лампа под красным абажуром, увешанная сверху многочисленными куклами. Однокомнатная «хрущевка» вся сплошь заставлена. Вокруг – полки, забитые книгами, журналами, папками, отовсюду смотрят на вас снимки, картины, громоздятся всякие вещи, среди которых нет ничего лишнего.
Несмотря на то, что по комнате приходится передвигаться, как по тропе, у любимца Вадима Алексеевича – Мосика – отдельное ложе и отдельный же стол («столовая»). Он величав и неподвижно лежит (скорее – возлегает), как бы прислушиваясь к нашему разговору.
– Мося скоро будет писать опровержения в газеты.
– Почему?
– Все журналисты называют его Мурзик, а он – Мосик, поэтому надо напечатать опровержение.
Кот одобрительно смотрит на хозяина.
– Ну что, еще по стакану?..
Мы пьем кофе, хотя у Вадима Алексеевича есть и более таинственный напиток, который он называет «Коктейль адмирала Макарова».
– Да он же совсем холодный! – восклицает Козин, дотрагиваясь до чайника. – Да как так можно?! Счас, счас, вскипятим, а потом все остальное.
«Да как так можно?!» обращено и к нам самим, но главным образом как бы к чайнику, и вообще ко всему, что нас окружает. Мгновенная перемена интонаций, живость, быстрота, непосредственность – все это Вадим Алексеевич Козин, которого язык не поворачивается назвать стариком, хотя возраст певца весьма почтенный…Удивительный, тонкий артистизм не оставил его и по сей день, потому что этот артистизм – врожденный. Личность певца уже стала легендарной, в буквальном смысле слова.
О нем немало написано (хотя и не так уж много), и гораздо больше наговорено. Жизнь певца – это его песни, его искусство. Не будет преувеличением сказать, что песни Вадима Козина – это уже классика нашей музыкальной культуры.
Разговор наш – в канун нового года, я прошу Вадима Алексеевича рассказать о детстве, таком уже далеком…
– Новый год мы встречали всегда вместе с сестрами. Их у меня было четыре: Наталья, Ксения, Муза, Зоя.
Была елка, приходил Дед Мороз, не помню уже кто… Дарили подарки, но главное – не баловали… В основном мне дарили книги, я любил читать. У отца была большая библиотека, и я все перечитал, всю классику… Всегда у нас дома было шумно, весело. Мать была певицей до замужества, пела в цыганском хоре, и к нам часто приезжали после концертов певицы Анастасия Вяльцева, Плевицкая, Юрий Морфесси (известный исполнитель русских и цыганских песен), бывала, конечно, и Варя Панина, двоюродная сестра дедушки с материнской стороны (эту знаменитую певицу любил слушать Л. Толстой. – С. Р.)…
Пьянок не было, но было очень весело. Жили мы на Петроградской стороне, в доме на Малой Посадской, 20, ныне улица братьев Васильевых. Он и сейчас стоит.
Дед по отцовской линии был состоятельный человек, он владел десятью мануфактурными магазинами по всему Питеру. Был у него еще большой, шестиэтажный дом, между дворцом Кшесинской и мечетью. Он тоже жив.
Мама собирала грампластинки, у нее была большая коллекция. Имелись два граммофона, один – большой, на 24 завода, его привез нам Николай Башкирцев, коммерсант. Я любил слушать пластинки, так же, как и песни наших гостей. Все запоминал! – теперь их никто не знает…
Вадим Алексеевич перебирает конверты со своими пластинками, смотрит сквозь лупу, ищет «Жигули». И снова, с мгновенно отлетающим возмущением:
– Ну где же она?!.. А! Мало того, что плохо вижу, еще вверх ногами перевернул!..
И неожиданно «переключившись», добавляет:
– Дед по материнской линии был цыган, барышник. Жили они с бабкой в Новой Деревне, под Питером. Ты знаешь, что такое барышник? – он пытливо смотрит на меня. – Это тот, кто торгует лошадьми!.. Сейчас таких нет.
Потрескивает пластинка, и восстает в комнате молодой, свежий, удивительно естественный голос.
… А Волга так катилась плавно,
Ах Жигули, мои вы Жигули!..
Я
прошу Вадима Алексеевича рассказать, как начинался его путь в искусстве.
– Я пел сначала в самодеятельном хоре. Это был где-то 18-19-й год. После одного из выступлений меня захотели прослушать. Это было, помню, в понедельник, в кинотеатре «Великан». Я спел «Ты взойди, взойди, солнце красное…» и еще что-то. Понравилось. И тогда меня попросили выступать после киносеансов. И я начал петь по всем питерским кинотеатрам, и имел, скажу вам, большой успех. Так и началась моя карьера…
Пел я везде, много гастролировал, много записывался на радио. До Магадана вышло более пятидесяти пластинок, столько ни у кого не было…
А потом война, выступления в частях, госпиталях, на кораблях. У меня был одно время даже специальный вагон, потому что приходилось бывать не только на фронте, но и в тылу, давать концерты для рабочих оборонных заводов.
– Вадим Алексе¬евич, а поездка в Тегеран?
– Когда проходила Тегеранская конференция, у Черчилля был день рождения, в конце декабря. По его просьбе Сталин вызвал и меня. На этом торжестве были такие знаменитые артисты, как Иза Кремер, Марлен Дитрих, Морис Шевалье. Мы выступали на концерте, где присутствовали все участники конференции… А потом вернулся и продолжал выступать, пока не получил «путевку» в Магадан.
– Много легенд по этому поводу…
– Дело было так. Вызвал меня Берия к себе в Гранатный переулок. Я явился, а там еще сидит Щербаков, был такой партийный работник, слышали, наверно?.. И начали они со мной говорить, в основном Щербаков. Суть в чем? Все тогда пели что-то к календарным датам. И у меня была песня, о Ленине, которую написал Демьян Бедный, Придворов. Она начиналась со слов: «Был день как день, простой, обычный…», а заканчивалась: «В России Ленин родился!»
Щербаков заговорил в том духе, что маловато иметь в репертуаре одну такую песню, намекнул, что и про Сталина надо бы петь что-то…Я отвечал, что я певец лирический, и репертуар у меня другой. Слово за слово, возражал я в такой же тональности, в какой говорил Щербаков. То есть, довольно эмоционально, даже дерзко.
Ну ничего, поговорили, ушел, вроде никаких последствий… А через два с половиной месяца, когда был на гастролях, догнало меня извещение – от особого совещания: отправляйтесь в Магадан, на «курорт», срок 8 лет.
– Вадим Алексеевич, сожалеете ли о чем-то в своей жизни?
– Ни о чем не жалею. Я все время спокойно работал, выступал, пел, ни на что не претендовал. Ни на «народного», ни… как его – «заслуженного».
Он идет к телефону, роняет очки, возмущается:
– Ну надо же, а… Обалдеть можно с моими очками. Ну что такое?.. Ну надо же!..
– Давайте поищу.
– Ну нет, что вы тут будете ползать на коленях, я сам!.. Они просто упали, счас.
И через секунду, торжественно и незлобиво:
– Вот они, сволочи!
Я недаром употребил слово «незлобиво»: и бранное, вроде, словцо, но сказано таким тоном, каким поругивают в шутку друзей. Вадим Алексеевич, мне думается, именно незлобивый совершенно человек: гнев у него не гнев, а артистическое, игровое изображение этого чувства, которое совершенно чуждо его сердцу, доброму и быстро отходчивому. И зла он ни на кого не держит, потому что не способен держать его в буквальном смысле (т.к. удержать).
И все это запечатлено в его удивительном голосе, покорявшем и покоряющем множество людей.
Он показывает мне фотографии с заезжими знаменитостями – тут и Штоколов, и Евтушенко, и Глузский, и Ролан Быков, потом подает альбом в красном переплете.
В альбоме много стихов, посвященных Вадиму Козину.
Восемьдесят семь лет,
Восемьдесят семь свечей,
Прошли как 87 дней,
Как 87 ночей…
Это Анастасия Маркус.
А вот стихотворение девятилетней Наташи Мангутовой.
Вадим Алексеевич Козин,
А знаете, что я люблю? –
Душа просит Вашу «Осень»,
И «Любушку!» Вашу пою.
Меня растревожила «Нищая»,
Как все же жестока судьба.
О, думать не смею, что тоже
Забудется Ваша тропа…
– Ч
то они там говорят? – громко и как бы недовольно спрашивает Козин.
– Новости, по Союзу (идет программа «Время»).
Вадим Алексеевич морщится:
– Перепуталось все в голове сейчас, столько всякого… – И через паузу: – Мне кажется, ему мешают (Горбачеву, то-есть). Надо посмелее, решительней…
Мысль его снова неожиданно уходит в сторону:
– Сколько я навидался всего, каких только людей не встречал!.. Мог бы таку-ую книгу написать, – протягивает он, и неожиданно обрывает: – Да что-то не хочется.
В последних словах усталость, но тоже какая-то необременяющая, сразу же, по-козински, улетучившаяся.
Мы еще слушаем песни с диска, записанного американцами, фирмой «Кисмет». Он называется «Последний концерт». Аннотация на конверте повествует: «На советской довоенной эстраде рядом с именем Вадима Козина трудно поставить равноценного исполнителя по славе, по популярности и по количеству пластинок, расходившихся по стране огромными тиражами. Казалось, слава его легендарной бабки – Вари Паниной – возродилась в нем.
Его необычной красоты цыганский голос сводил с ума всех, кто его слышал – женщин, мужчин… Афиши, аншлаги, овации – вот мир, в котором он жил, создавая все новые и новые прекрасные песни (в репертуаре Козина их всего более трех тысяч! – С. Р.), чтоб щедро дарить их с эстрады своим восхищенным слушателям и поклонникам…»
Я чувствую, что пора и честь знать: Вадим Алексеевич все ж притомился. Поздравляю его с наступающим, а он передает свои пожелания нашим читателям: здоровья, согласия, счастья.
– Да, да, – уточняет, – семейного счастья.
Он снимает адаптер с пластинки.
– Ну как, все ж таки, я пел?.. Пел! – Это снова ко всем и ни к кому. – Ну что поделать – пел. Как мне казалось легче брать – так я и пел.
Веселья час и боль разлуки,
Хочу делить с тобой всегда.
Давай пожмем друг другу руки,
И в дальний путь,
на долгие года!..
П
опрощавшись с ним, спустившись под снежок, я шел и думал о том, как он неприхотлив и непритязателен, человек, причастный классике… И ничего-то ему особо не надо, в своей маленькой, тесной квартирке. А нам?
Вадим Козин, выдающийся певец, полвека прожил в Магадане. И несмотря ни на какие соблазны, никуда не уехал. И не уедет. Он сам понимает свою неразделенность с этим городом, с «магаданским ветерком»… Он по-настоящему, глубоко и выстраданно любит эту землю. Такой любви на Севере уже почти и не осталось.
И думается мне, что эта его нерасторжимость с городом должна быть – в этом наш долг певцу – увековечена самым доступным образом. Может быть, и нет у нас горожанина почетнее, чем Козин. Как нет лучше песен о Магадане, чем песни Вадима Козина…
Станислав РЫЖОВ.
«Вечерний Магадан» |
