|
 |
|
| |
|
В основу этого сюжета легли воспоминания бывшего юного гулаговца, немца по национальности, оказавшегося в сталинских застенках Колымского края в несовершеннолетнем возрасте. Там , в одном из лагерей, ему посчастливилось познакомиться с замечательным джазменом, виртуозным музыкантом Адольфом Рознером, который сменил свое неблагозвучное имя на другое – Эдди. Именно благодаря маэстро, паренек научился играть на трубе, заметно облегчив себе участь зэка. Юный музыкант пережил в неволе столько страданий, сколько хватит и на несколько человеческих судеб.
На его счету был неудачный побег, внутрилагерные кровавые «разборки», и желанная свобода постоянно отодвигалась на задний план. За нарушения режима добавлялись лагерные накрутки. Попав за колючую проволоку в победном сорок пятом году, Адольф Мольтке вышел на свободу только в середине семидесятых годов минувшего века, сохранив при этом тепло человеческой души и доброе сердце.
1.
Тусклый свет ядовито-желтого камерного фонаря, похожего на повисший в ночном небе диск Луны, падал на узкую шконку. Адольфу не спалось. Нервная дрожь пронизывала все тело. По крупицам он восстанавливал события прошедшего дня. Непруха вышла прямо с раннего утра. Адольф вылез из каменных Берлинских завалов близ центрального вокзала и отправился на поиски еды. Дважды дорогу перебегала зеленоглазая черная кошка, однако мальчишка не обращал внимания на народные приметы. Желудок его болезненно урчал и напоминал о еде. Последний раз корку хлеба во рту он жевал только сутки назад. Роль скитальца ему хорошо поднадоела. Мальчишке не повезло родиться в 1933 году, когда к власти пришел фюрер. И имя свое он получил, скорее всего, в его честь. В роду никогда Адольфов не было. Попробуй сегодня, когда гитлеровскому режиму пришел полный «капут», выжить с таким именем, заклюют до смерти.
Его отец, по имени Гельмут, ушел на Восточный фронт еще в сороковом. Остался мальчик с матерью и бабушкой. Выручал клочок земли, на котором выращивались капуста, картошка и всякая зелень. А потом бабушка подхватила какую-то крепкую «заразу» и тихо отошла в мир иной, а вот мама... Не выдержав тяжких испытаний, мать «слетела» с катушек и запила. В сорок четвертом к ней пристроился один пожилой коммерсант, занимавшийся поставкой мясопродуктов на солдатскую кухню. Вместе они в пьяном угаре весело проводили досуг. А в начале этой зимы у мамы стал расти живот. Обратилась к повитухе и этим вынесла себе приговор. Знахарка при операции занесла инфекцию и мама, помучившись несколько дней, умерла от общего заражения крови , ее же незадачливый ухажер соскочил из дому еще перед рождеством, тихо и незаметно растворившись в ночной декабрьской темени.
Адольф вспомнил последние месяцы жизни. Постоянно думая о жратве, приходилось воровать. Никто его не учил этому ремеслу, до всего доходил своей «тыквой» Почти всегда ему удавалось выскакивать сухим из воды. О базарных рядах говорить не приходится, там сердобольные старушки подкармливали,бывало и подворовывал, где плохо лежало, а вот со «щипом» у него вышел явный промах. Как-то зайдя в офицерскую столовую, где посетителей почти не было,он увидел на спинке стула висевший китель. Оглянувшись вокруг, мальчишка проводил взглядом скрывшуюся за кухонной дверью официантку, и подбежал к столу. Из оттопыреного кармана торчал серебряный портсигар. Адольф выдернул его, собираясь запихнуть трофей под грязную рубашку,но не тут-то было. Буквально из под земли вырос долговязый фельдфебель, видимо, офицерский денщик, и железной хваткой вцепился в его запястье. А дальше... Дальше были объяснения в комендатуре и ночь, проведенная в полицейском участке. А наутро пришел тот самый офицер и , надавав тумаков, вытолкнул воришку на улицу. Гуманным оказался, пожалел сироту...
Здесь же фарт повернулся спиной. Слоняясь по центральной улице в поисках жрачки, Адольф увидел оживление на перекрестке. Выехавший из-за угла «Хорьх» поцеловался с идущим по встречке «Оппелем». Скорость была не такой высокой, и обе машины получили лишь незначительные вмятины.
Мальчишка обратил внимание на то, что из черного «Оппеля» выскочила высокая блондинка со стройным торсом. На плече у нее болталась приоткрытая сумка. Адольф вынырнул из толпы зевак и оказался рядом с этой женщиной. Черт его дернул полезть в эту сумку. Кабы он знал,что эта самая особа - советская переводчица из дипломатической миссии, то вряд ли он стал бы испытывать судьбу. Впрочем,вор никогда не знает, как карта ляжет. Сегодня тебе может улыбнуться козырь, а завтра, как это ни странно - кича*.
Адольфа схватили с поличным. Мастерски выудив из сумки портмоне, он не успел отправить его в карман. Оказавшийся рядом советский офицер, с патрульной повязкой на рукаве, заломил руки назад. Вырваться из этих клещей оказалось невозможно. В комендатуре долго церемониться с ним не стали. Сняв объяснения с очевидцев, было принято решение оставить мальчишку на гарнизонной гауптвахте до следующего утра. Юный немец ни слова не говорил по-русски, с его языка срывался только немецкий мат.
-Утром быстро определят, что с тобой делать пострел, - выдохнул усатый старшина. – Не повезло тебе, пацан. Ты попал в Советскую зону и отвечать тебе придется по нашенским законам.
Ничего не понимал испуганный Адольф. Он лишь нервно моргал глазами и искал сочувствия у окружающих.
Ворочаясь на шконке, юный правонарушитель все еще надеялся на чудо. Во сне ему явилась такая картинка:
« В полицейский участок приходит немецкая делегация и приносит ходатайство-поручительство. Что остается делать стране-победительнице? Конечно же, проявить гуманность к подростку. Не ломать же ему жизнь...»
Утром дверь камеры открылась и туда вошли представители русской миссии с переводчиком.
-Собирайся,дружочек! У тебя будет достаточно времени для осмысления содеянного.
Адольфа усадили в крытую машину и в сопровождении конвоя увезли в неизвестном направлении. Машина, рванув с места, оставила за собой лишь облако пыли.
Сон мальчика не вышел в руку. Он ехал на заднем сиденье и не предполагал, какая его ожидает впереди «райская» жизнь в стране под странным названием СССР.
2.
На рабочем столе начальника оперчасти исправительной колонии капитана Филиппова царил полный беспорядок. Пепельница была наполнена окурками так, что серая пыль высыпалась на сукно. Вокруг в хаотическом порядке были разбросаны дела колымских сидельцев. Капитан, пуская колечки сизого дыма, сидел в кресле и изучал дело вновь прибывшего молодого ээка. Очень любопытной оказалась биография парня. Немец по национальности, он ступил на уголовную тропу в мае сорок пятого года. За попытку кражи был осужден на три года детской колонии. Там дважды отличился – принял участие в драке и выбил одному пацану глаз. Второй же эпизод был связан с побегом. Любитель острых ощущений спрятался тогда в мебельном ящике. При выезде машины из зоны бдительный охранник обнаружил, что один из упаковочных пеналов плохо забит . Таким образом мальчишка и был обнаружен. За все эти «художества» ему было добавлено к сроку еще три года. И все бы ничего,однако накануне своего совершеннолетия , он за нанесенную обиду ударил соседа по бараку кирпичом по голове. Страдалец через несколько дней умер в лагерной больничке. И дерзкий Адольф в очередной раз получил добавку к сроку. На этот раз шесть лет. В апреле пятьдесят первого года ему исполнилось восемнадцать лет и согласно существующим правилам он был переведен во взрослую зону.
Капитан внимательно вгляделся в фотографию осужденного. Острые настороженные глаза. Волевое лицо.
Этот – уже готовый бандюган. За пять лет лагерной жизни прошел все «блатные» университеты. Парень, видать, с характером, упрямый. В личной беседе с осужденным оперативник обратил внимание на то, что парень не замкнут в себе, на контакт сложно, но идет, а самое главное, говорит неплохо на русском. С образованием его только было не ясно. В деле не было никаких документов о учебе.
- Ну, раз общаться может, значит и грамоту освоит. Тут выбор профессии не так богат. Парень молодой, ему к зэковской жизни не привыкать. Вот только бы не выкинул какой новый фортель...
Капитан вспомнил о том, как начинал свою службу в органах НКВД. Школу он закончил в Магадане в тридцать четвертом году. Еще учась в выпускном классе, его и еще двоих одноклассников вызвали к директору. Там сидел майор в энкавэдэшной форме. Поговорив о том, о сем с ребятами, этот начальник неожиданно предложил им подумать о том , как связать свою жизнь с рабоче-крестьянской Красной армией.
Мы сейчас живем в окружении чуждого нам мира. Враги так и ждут, когда мы захлебнемся в собственной крови,- вещал словоохотливый офицер.
Вы ведь любите свою страну? Этот военный дядька так просверлил мальчишек своим взглядом, что никто из них не смел отказаться от заманчивого предложения.
И вот уже четырнадцать лет с гаком капитан Филиппов носит погоны и перевоспитывает всякую уголовную нечисть. Да, здесь в этих местах - не черноморский курорт. Как говорится-десять месяцев – зима,а остальное лето, зато место тихое. Всю войну тут отсиделся и голову сохранил. Вот в блокадном Ленинграде люди с голоду пухли, а здесь со жрачкой всегда было относительно благополучно. И грибочки белые в лесу, и рыба на крючок сама просится. А что касается санаториев южных и всяких красивых мест, то туда всегда можно смотаться в отпуск, благо он в северных широтах хороший - гулять устанешь.
Капитан открыл ящик письменного стола, вынул оттуда начатый батон с банкой красной икры. Отрезав добрый кусок булки, он густо намазал его местным деликатесом и поднес ко рту.
-Пережили голод, холод, переживем и изобилие!
Стряхнув с губ хлебные крошки, он стал вновь листать дело Адольфа Мольтке. Рука так и хотела сделать пометку красным карандашом на титульнои листе: ТТФТ, что означало - Только Тяжелый Физический Труд. Однако, капитан поймал себя на мысли, что не имеет никакой личной неприязни к осужденному. Закрывая папку, оперативник заключил:
-Тут везде не сладко. Пусть немчура хоть хвосты быкам крутит на подсобном хозяйстве. Всяко будет при деле.
Капитан вынул из пачки «Казбека» очередную папиросу и поднес к ней спичку. Пустив облачко дыма, он довольно оглядел себя в карманном зеркале. На парадном кителе офицера красовались несколько медалей и ведомственные знаки.
Что и говорить, жизнь, как ее не крути, а удалась! Под всенародную мясорубку не попал, значит могу называть себя счастливчиком.
3.
Репетиция лагерного оркестра уже подходила к концу, когда к дирижеру подошел заведующий клубом старый зэк Дмитрий Кирсанов. Рядом с ним стоял вразвалку молодой парнишка. На вид ему было около двадцати лет. Стриженая голова, острые скулы и пытливый взгляд выдавали в нем бывалого сидельца. Кирсанов не стал долго мяться, а выпалил сразу:
– Тут такое дело, Эдди Игнатьевич!
Дирижер встрепенулся. В лагерной среде не принято было обращаться друг к другу по имени – отчеству, поэтому излишняя вежливость резанула руководителю духового оркестра слух.
А Кирсанов,уняв волнение, продолжил:
-Вот парня интересного привел. Хочет попробовать стать музыкантом. Еще с детства мечтал.
Кирсанов хитро подмигнул парнишке, пытаясь его подбодрить. В глазах пожилого зэка, «отбарабанившего» здесь около двух третей большого срока, сквозила уверенность: маэстро его поймет и поможет.
- А что ты умеешь делать? Музыкант отложил в сторону трубу и пронзил парня острым взглядом.
-Пока ничего не умею! - нашелся паренек. - Однако, желание есть, и сила воли тоже.
Эдди Игнатьевич улыбнулся, вспомнилось его раннее детство, где он впервые познакомился со скрипкой.
- Не боги горшки обжигают, - заключил Рознер. -Приходи на репетиции, главное поставить дыхание, ну и со слухом определиться. Профессиональным трубачом можешь ты и не стать, но вот «лабать жмурику»* я тебя постараюсь научить. Уличный музыкант - это тоже неплохой кусок хлеба. Словом, приходи! А с «кумовьями»* я постараюсь договориться.
Эдди Игнатьевич обмакнул платком вспотевшее лицо и задумался. Перед глазами в который раз всплыл родной Берлин-город, где появился на свет, любимые родители. И конечно, же музыкальная школа,где он начал постигать скрипичное мастерство под руководством двух профессоров Флеша и Шрекера. Жизнь начинающего музыканта не предвещала тогда ничего грозного. Карьера Эдди развивалась успешно. Уже с 1928 года он выступает солистом - трубачом в оркестре Марека Вебера в Гамбурге, а затем и в джаз-оркестре Стефана Вайнтрауба. Уже в середине тридцатых годов Эдди Игнатьевич создает свой собственный джазовый состав, где он играет на двух трубах одновременно.
С приходом Гитлера к власти, именитый музыкант бежит в Польшу. Отказывается от своего имени, не желая быть тезкой бесноватого фюрера, берет себе артистический псевдоним Ади,а затем Эдди и организует новый джазовый коллектив.
Осень тысяча девятьсот тридцать девятого года застала Эдди Игнатьевича и его семью в Белоруссии. Он очень хорошо помнил тот концерт, который давал в зале Минской областной филармонии. В Правительственной ложе сидел сам Сталин со своей свитой.
(Окончание на стр. 28).
Прослушав всю программу, вождь, неизменно пыхтя своей излюбленной трубкой, заметил сидящему рядом Берии:
-Хоть и стервец этот Рознер, от его музыки буржуйством пахнет, но талантлив чертовски. Ты присмотрись к нему, Лаврентий, но не трогай!
Выпустив очередную порцию дыма, Сталин многозначительно добавил:
-Пока не трогай! Не пришло еще его время!
Концерт окончился, маэстро вышел на поклон к зрителям и мельком бросил взгляд в правительственную ложу. Иосиф Виссарионович и его приближенные хлопали знаменитому трубачу на бис.
А о том, какой разговор происходил в той Сталинской ложе, наивный Рознер даже не смел догадываться. Ему и вправду было невдомек. Дирижер никак не мог знать: сценарий его будущей жизни уже был расписан на годы вперед и, не кем - нибудь, а самим вождем всех народов...
Громкий заливистый кашель зэка Кирсанова вывел Рознера из задумчивости.
Он положил парнишке руку на плечо и хитро улыбнулся:
-Ты Адольф, и я - Адольф! А это значит, тезка,что нам надо помогать друг другу. Не иначе как судьба! Ты не находишь?...
4.
За окошком выла декабрьская проказница-вьюга, в буржуйке весело потрескивали поленья. Адольф сидел в репетиционной комнате лагерного клуба и выдувал маршевые мелодии. Трехлетние занятия с маэстро дали свои плоды, арестант заметно продвинулся и в мастерстве, и в азах нотной грамоты. Трудился теперь Адольф в библиотеке. Заполняя книжные формуляры, ему удавалось тайком выкраивать время и на чтение литературы. Подтянул парень и грамоту, но как ни старался, писал с многочисленными ошибками.
Близился 1957 год, с которым лагерный сиделец связывал большие надежды. Во первых, в мае ожидалось долгожданное освобождение, которого он жаждал больше одиннадцати лет, ибо все, навешанные на его голову статьи, были звонковые. Второе обстоятельство, не менее позитивное, – это заочное знакомство с девушкой Марией из Красноярска, они переписывались уже второй год и он бережно хранил ее фотографию в нагрудном кармане робы. Его вечный ходатай и ангел-хранитель старик Кирсанов недавно умер от чахотки. Бедняга, он долго мучился, перекантовываясь по неделе-другой в местной больничке. От него остались лишь кожа да кости. Лагерная врачиха ничего не могла сделать и отправила старика умирать в Магадан. А вот Эдди Игнатьевичу повезло. После смерти вождя стали наезжать в лагерь всякие комиссии,областные прокурорские проверки, а спустя десять месяцев пришла и к нему свобода. Адольф очень хорошо запомнил тот последний для Рознера лагерный день, точнее вечер. Именитый трубач уединился в клубе и исписывал убористым почерком тетрадные листки. Когда была поставлена последняя точка, мастер мигнул своему ученику и они вышли во двор. Рознер вынул последний листок и приказал:
-Оставь здесь свой автограф. Я заклею конверт, а в Москве отправлю заказным в Генеральную прокуратуру. Может быть, это заявление поможет тебе. Сталина теперь нет, значит и к немцам должно отношение измениться. Там же не звери сидят.
Рознер похлопал парня по плечу и успокоил:
-Вертухаи вряд ли будут меня на выходе обыскивать...
... Адольф выдувал свои незатейливые звуки и не сразу заметил,как в комнату вошли трое зэков во главе с главной шестеркой лагерного воровского авторитета. Свита уселась на стулья, а их предводитель выдвинулся вперед.
– Тут такое дело, фраер, -начал зэк. У нашего друга Чалого намечается на днях торжество, в аккурат, накануне Нового года. Ты бы уважил босса,поиграл ему на радость. Тебе и Спица подпоет со своим баяном. Вот у вас и получится джаз-банда. Точка. Решение принято!
Спицей называли одного молодого зэка за его высокий рост, однако, он был худющий, как щепка. Умение играть на баяне здорово облегчало ему лагерную жизнь и лабух постоянно обретался в коллективе художественной самодеятельности.
Адольф бы зэком крутого замеса . Ему очень не нравилось, когда за него что-нибудь решали и тем более давили. Парень отложил в сторону трубу и недовольно выдохнул:
- Шел бы фуцин по холодку. Все дни до Нового года у меня расписаны и «лабать» у твоего патрона ни желания, ни возможности не нахожу. Музыкантов в лагере много. Не на мне же сошелся клином белый свет?
Адольф дал понять собеседнику о том, что разговор окончен.
-Мне нужно еще сегодня разучить новый марш.
-Ну ты, не борзей,фраерок! Фильтруй-ка лучше базар, а может тебе надоела спокойная жизнь?
Глаза уголовника были наполнены гневом.
Адольфу конфликт был не нужен. Осложнять себе жизнь больше не хотелось. Хватит с него душевных всплесков, слишком дорого он всегда платил за свою вспыльчивость.
Сделав усилие над собой, он выжал из себя улыбку и сказал более дружелюбно:
- Времени есть еще целая неделя. Чего пургу гнать, пусть Спица один поиграет, у него богатый песенный репертуар.
Своей последней репликой Мольтке совершил тактическую ошибку, ему нельзя было давать слабину. Наглый зэк воспринял перемену тона трубача по своему. Он пошел на явно запрещенный прием, надеясь сломить волю. Адольф даже опомнится не сумел. На глазах у своей «шантрапы» этот «баклан» ненароком растегнул ширинку и, схватив трубу, поднес к ней раструб. Послышалось звонкое журчание струи. Такой дерзости Адольф ожидать никак не мог, ибо это деяние было много выше лагерного беспредела. Он стоял, как мраморное изваяние, язык отнялся, а руки безвольно повисли. Нужно было принимать быстрое решение. Оставить эту вопиющую наглость без внимания, значит обречь себя на дальнейшие унижения. Адольф хорошо знал о том, как живется на зоне «опущенным» Эти люди-отверженные. Их зовут петухами. И хотя это не было прямым насилием,подонок попал в цель. Уязвил по самый помидор. Три пары хитрых глаз зорко наблюдали за тем, чем же окончится эта дуэль нервов?
Адольф вспомнил о хранившемся в рукаве фуфайки куске металлического прута, который он в свое время превратил в заточку. Так, могла и пригодиться. Ее зэк носил с собой на всякий пожарный случай. Он снова вспомнил о близкой свободе и девушке Марии. Переведя взгляд на ухмыляющихся зрителей в лагерных телогрейках он понял: без крови здесь не обойтись никак. Только она сможет смыть весь этот позор. Согнув локоть руки, Адольф нащупал металл и сделал резкий выпад вперед. Заточка по самый кончик вошла в живот обидчика. Раздался страшный вопль, на который сбежались вертухаи. Наглый «баклан»* был госпитализирован в санчасть, а Адольф Мольтке отправился в карцер. И грядущая свобода, обернувшаяся для него новым шестилетним сроком, в который раз уплыла за горизонт.
5.
Ранним осенним утром скоростной пассажирский экспресс Москва-Берлин причалил к перрону столичного вокзала. Из купейного вагона неторопливой походкой вышел вальяжный мужчина в черном драповом, ладно скроенным по фигуре пальто и направился в туннель. В руках он держал кожаный баульчик. Всем своим видом он очень походил на командировочного гостя. Берлин был столицей молодого немецкого демократического государства и к нему были обращены взоры стран социалистического лагеря и особенно-СССР. Этот город манил к себе не только величием и красотой, он отличался и высоким гостеприимством. Здесь практически каждый школьник мог изъясняться на русском языке. Мужчина поставил баул в ячейку автоматической камеры хранения и вышел на привокзальную площадь. В нос ударил такой знакомый запах копченых баварских сосисок, что он не смог устоять, и протянул в окошко буфетчицы купюру. Ел незнакомец чинно и медленно, явно смакуя кушанье. В его парадном облике никак не просматривался недавний бывалый зэк, больше тридцати лет подряд топтавший зону. В кармане его пиджака вместе с выездными визовыми документами лежала и заветная справка об освобождении. Там, на казенном бланке машинописью было выведено, что он, Адольф Мольтке после длительного лишения свободы возвращен к новой созидательной жизни. Подумать только! Он не был в Берлине больше тридцати лет. Адольф очень хорошо запомнил то последнее майское утро сорок пятого года, когда вылезал из обломков городских руин. Сейчас все выглядело по другому, величаво и торжественно.
Привокзальная площадь сияла чистотой в окружении красивых и одновременно строгих по архитектуре фасадов зданий. За стоянкой такси, на небольшом узком пятачке бывший зэк заприметил двух уличных музыкантов. Один «выл» на трубе, а другой лихо «лабал» на баяне. Подойдя к ним,он бросил в лежащую на асфальте кепку несколько серебряных монеток. Трубач сбивчиво играл знакомую мелодию. Адольфу стало душно. Он не держал инструмент уже несколько месяцев. Путь на родину оказался очень длинным. Из Магадана был перелет в Москву, а потом начались муки доказывания советским компетентным органам , что он,как бывший уголовник-рецидивист и немец по национальности, тоже имеет право на место под солнцем. И нужно отметить! – немецкое посольство признало его право на репатриацию.
Обращаясь к трубачу с просьбой попробовать помычать в инструмент, Адольф не ожидал положительной реакции и был сильно удивлен. Добродушный мужик с легкой козлиной бородкой сам протянул ему трубу. Сидевший рядом подслеповатый баянист оказался русским бродягой, промышлявшим уличными концертами. Ему удалось оформить фиктивный брак с немкой и выправить легальные документы. И как только бывший зэк стал выдувать марш Славянки, баянист завороженно отложил своего «кормильца» и весь превратился в слух. Играл Адольф сбивчиво, зато задушевно. Чувствовалось, что он волновался. Никогда ему еще не приходилось играть для большой уличной публики.
Прохожие останавливались у импровизированнорй сцены и бросали монеты. Адольф забыл обо всем на свете, он весь вместе с головой тонул в этих чарующих звуках.
Баянист расплылся в счастливой улыбке и выдохнул Адольфу:
-Мы с тобой, бродяга, еще поработаем, ой как поработаем!...
Кельн, Германия, 2011.
Кича- на блатном жаргоне:тюрьма.
Лабать жмурику : играть на похоронах.
Кум : офицер оперчасти
Баклан : хулиган, задира.
О творчестве Бориса Бема
«СНЯТИЕ СТРЕССА ПО ДОКТОРУ ЛУНЦУ» (ЭМИГРАНТСКИЕ ТЕТРАДИ)
Я-старый петербуржец,по крайней мере имею право так себя называть,потому, что жил на берегах Невы более семидесяти лет. Живу уже более десяти лет в эмиграции. Более полувека я трудился в Российской национальной библиотеке старшим научным сотрудником,имею ученую степень кандидата филологических наук.
В последнее время в разных издательствах России и Европы вышли в свет, так называемые «записки эмигранта»,в которых авторы в той или иной форме делятся своими личными впечатлениями о новой стране обитания.
Недавно я ознакомился с книгой Кельнского публициста Бориса Бема. В ней автор правдиво и бескомпромиссно изложил свое видение эмиграции. Чувствуется сразу,что он пишет правду. Истинного читателя не обманешь, он с первых строк может почувствовать фальшь и невежество. В своих записках писатель шаг за шагом ненавязчиво ведет читателя по запутанному лабиринту жизни. Разные люди встречаются на его пути. Были и разочарования,и человеческие глупости, и просто ошибки,которых, порой, трудно избежать в бурлящей сумятице эмигрантского бытия. Автор не ищет оправдания своим поступкам, он просто по-доброму делится с аудиторией своими переживаниями.
Читаешь эти жизненные истории страничку за страничкой и трудно оторваться, не дочитав до конца. Так и хочется сказать от имени автора: «Свидетельство о себе» И это очень правильно.
Борис Кандель, бывший петербуржец ,95 лет. г. Кельн, Германия.
ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ «ВЕТКА СИРЕНИ НА МОКРОМ АСФАЛЬТЕ»
В юности, когда я работала в газете,кто только из моих тогдашних коллег не мечтал оторваться от так называемой «текучки» и написать, наконец, что-нибудь художественное, не не сиюминутное, как говаривали на сленге журналистов, какую-нибудь «нетленку».
С жаром обсуждали, спорили, может ли вообще газетчик стать писателем,потому что напрямую зависит от жизни,от еальных фактов, да и язык, считалось,обедняется,становится слишком прямолинейным,плоским.
Сергей Довлатов,с которым мы вместе служили в многотиражке ЛОМО,не в счет: он всегда ощущал себя и был именно писателем,зарабатывающим свой кусок хлеба в советской печати.
Безусловно,печать советская, как впрочем и всякая другая, оставляет свой оттиск и на творчестве, и на лексике автора. Но всегда ли это ведет к оскудению и той, и другой? Многие анекдоты того же Довлатова выросли из газеты. Я присутствовала при их рождении,а потом находила в его книжках те же ситуации и слова,укрупненные двумя-тремя штрихами мастера.
Мне и самой во многом помогла нелегкая лямка журналиста, и как ни странно, именно в расширении лексики. Потому что, то лицемерное время требовало жесткой поэзии и ,скажем, словарь Фета был бы для нее слишком изнеженым и искусственным. Так что все споры и разногласия конца шестидесятых годов и примерно до середины семидесятых,можно считать данью своей наивности и тому времени.
В то же самое время в другой Ленинградской многотиражке работал журналист Борис Мейтин (Бем) Судьба привела его к репортерскому перу рано:в возрасте девятнадцати лет. Сейчас ему втрое «с хвостом» больше и живет он в Германии. Живет и снова пишет,чего уже давно не делал, когда еще жил в России. Эмиграция почти всегда возвращает к юности:здесь начинается новая жизнь,человек вновь чувствует себя первоклассником, жадно вбирая новый опыт. И одновременно,как бы подводит итоги той, тамошней своей жизни,вспоминая е вдруг разом в нахлынувших образах и подробностях.
И это уже не репортаж,а повесть,не очерк, а рассказ. Отдаление от предметов описания делает их более выпуклыми.
Автор верен фактам и читатель не может не верить автору. Интересно,что многие герои его повествований-русские немцы. Причем, не здесь,в Германии,где их больше трех миллионов,а там,в России. Возможно, именно эти факты биографии запомнившихся персонажей, тогда просто отпечатались в сознании, но не играли сколько нибудь важной роли,а здесь жизнь вспоминается и воспринимается под новым углом зрения,обнажается еще одна социальная драма.
Борис Бем не претендует на высокое и громкое звание писателя, хотя его литературный багаж говорит о том, что он в литературе далеко не новичок. И это-достойная позиция много пережившего и много написавшего человека. Особенно, в кичливой эмиграции, где кто только не объявлял себя знаменитым прозаиком или драматургом,лауреатом международных конкурсов, которых теперь-тьма тьмущая,три графомана из разных стран¬- вот уже и международный конкурс… Он прекрасно знает о том, что публицист в нем нередко берет верх над прозаиком, и именно это знание, понимание,трезвость и честность оценок дают ему реальный шанс вкусить тайну, имя которой-литература…
Ольга Бешенковская, поэт, эссеист, член Союза писателей Германии, член Союза писателей Санкт-Петербурга.
г.Штутгарт, Германия. |
