|
 |
|
| |
|
На полуострове Старицкого мыс Восточный разделяет бухты Веселую и Батарейную. На мысе, у самых вод Охотского моря, есть густо поросший сочной травой и редкими лиственницами ровный уютный участочек площадью не более половины футбольного поля. Одним боком участок примыкает к покрытому травой и кустарником слегка отвесному склону сопки. Вроде как под его защитой. Большая часть участка обращена к бухте Веселой, и лишь краешек смотрит туда, где водная граница двух бухт. Во время полного прилива он возвышается над водой метра на три. В отлив море отступает недалеко – и участок оказывается в ожерелье больших и малых отполированных волнами валунов, что темнеют средь мелких по щиколотку заводей. Валуны и мелкие камни на этой литоральной полосе густо облеплены мидиями. Самая оконечность участка, его нос ветрены, но стоит отойти вглубь, к сопке, где высокая трава – и попадаешь в оазис тишины и комариных хороводов. Конечно, во время шторма и здесь бушуют ветры, но не с такой силой, как на самой береговой полосе.
От поселка Старая Веселая летом пройти сюда можно во время отлива. По пути по правую сторону близ вашего плеча невысокие в зелени крутые склоны сопок, под ногами валуны и камни. Есть и другой путь – прямо через сопки. Но по ним идти, временами в паутине зарослей стланика, весьма затруднительно.
На участке, ближе к склону сопки, летом обычно стоит шесть или семь вылинявших, видавших виды рыбацких палаток. Рядом с ними, или внутри, металлические самодельные печурки, в траве бугрятся дровишки, видны дощатые скамеечки, кастрюли и прочая походная посуда. И все это, чувствуется, при деле. Около одной обустроенной палатки как-то примостился старенький стул. На веревках, привязанных от лиственницы к лиственнице, или прямо на ветвях деревьев, провисши чуть не до травы, сушится рыбацкое белье.
Люди тут видны редко. Иногда из глубины стоянки тянет дымком. На траве вверх дном лежат одна или две резиновые надувные лодки.
Почуяв чужака, откуда-то выскакивают всклокоченные любопытные беспородные собаки, взятые хозяевами на рыбалку, ненастырным лаем отгоняют редких пришельцев.
Тут шла своя тихая, незаметная жизнь. В море был краб, а с конца июня по глубокий сентябрь и красная рыба, стремящаяся к рекам на нерест.
Я проходил через этот пятачок, когда направлялся за сбором морской капусты (ламинарии) к одному из мелких островков, что всплывал из темно-васильковых вод во время полного отлива. Находился он по другую сторону мыса, ближе к бухте Батарейной.
МЕДВЕДИ
Как-то в июле днем тут на участке увидел одного из ученых СВКНИИ. Он старательно в одиночку вел раскопки, отыс¬кивая следы пребывания человека, обитавшего тут, по предположениям, несколько тысяч лет назад.
Археолог стоял на дне вырытой им в рост человека ямы, имевшей в ширину метра полтора, устало опирался на древко лопаты. Капли пота стекали по его спокойному лицу. Было солнечно и тихо. Яма имела вид сапы, с насыпью по краям. Рядом темнела еще одна свежая неширокая яма.
Поиск древностей и современная рыбацкая жизнь. Они встретились на этом пятачке. Прошлое и настоящее времена из какого-то периода сошлись здесь, в этот солнечный небесно-синий час. Все это выглядело странно.
Не знаю, удалось ли ученому что-либо тут найти. Но хотелось, чтобы труд его увенчался хоть какой-то находкой.
Рыбаки относились к ученому с пониманием. Могло ли быть по-другому? Не знаю. Все зависит от людей. Но, как правило, труд человека уважается человеком труда.
Для собак, обитающих с рыбаками, я был чужим. Понятно, что меня, как и редких туристов, проходящих мимо палаток, псы отгоняли сторожевым лаем. С собаками приходилось считаться – территорию они считали своей. Обычно я шел по самой каемке пятачка, на максимальном удалении от палаток. Маршрут мой удлинялся, но зато становился более безопасным. Псы все равно лаяли, но издалека, слегка приближаясь ко мне, делали это не агрессивно, а для предупреждения: дабы я не нарушал какой-то ими установленной территориальной конвенции.
Но однажды собаки сильно удивили меня. Двигался я как обычно, очерчивая петлю ближе к морю. Собаки хоть и оказались недалеко, но вид у них был какой-то союзнический, более того признающим за «гомо сапиенсом», в обобщенном порядке, верховенство. Псы вели себя миролюбиво. Глаза их послушно смотрели на меня и не единого звука – лая, полное молчание.
Это необычайное поведение озадачивало. У рыбака, что оказался рядом поинтересовался, почему собаки ныне такие смирные?
Он ответил:
– Сегодня рано утром у нас появился медведь. Собаки загнали его к крутому склону и не давали уйти.
О судьбе медведя рыбак не сказал ни слова.
Оставалось предположить, что появление медведя объединило действия людей и собак против опасного гостя. Устранение угрозы сообща несло и сохраняло сейчас в себе некую сильную доминанту единения между людьми и их четвероногими стражами. В поле этой доминанты, пусть на короткое время, очевидно, попал и я. На этот период я оказался как бы союзником четвероногих и это не допускало сейчас их агрессии ко мне.
Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. И еще: в глазах собак я уловил какой-то испуг, что заставило меня сделать предположение о печальной участи медведя.
В том, что медведь забрел сюда, ничего удивительного, конечно, нет, известны случаи появления косолапых на окраине Магадана и даже в его центре, не говоря уже о том, что медведи хозяйничают рядышком с городом на сопках, забредают на дачные участки, и как ни в чем ни бывало, бродят по поселкам.
Причин этому несколько. Тут и запах свалок, притягивающий зверя в надежде покормиться, лесные пожары, недостаточное количество идущей на нерест красной рыбы; а по весне, так и вообще медведь тянется к морю, где ему легче добыть еду: найти тушку погибшей нерпы.
Вспоминается рассказ женщины, служившей до выхода в запас в пограничных войсках. Однажды вертолет пограничников шел над прибрежной полосой Охотского моря. И вдруг пограничники видят странную картину. На берегу во время отлива лежит конусообразное темное существо длиной метров в двадцать. Вертолет снижается и зависает над ним. Это оказался погибший кит. Тушу его окружило пятеро крупных медведей. Они кормились этим китом. Причем некоторые медведи вгрызлись в тушу животного настолько, что от косолапых виднелась лишь задняя часть туловища.
Шел настоящий пир. Шум, идущий от вертолета, нисколько не уменьшил аппетита медведей.
ЛЕНТОЧНЫМ РОЕМ
Миновав палатки рыбаков, оставив за спиной этот участок, я вышел на оконечность мыса Восточный. Отсюда открывался вид на бухту Батарейную и хорошо виднелись вдалеке, в пенящемся море небольшие скальные острова называемые «Три брата». Отсюда, с точки обзора, где я находился, три острова казались выстроенными в затылок один за одним в шеренгу – передний чуть загораживал двух остальных.
Самый близкий из островов с обрывистыми зубчатыми берегами, издалека мрачный, неприступный наполнен птичьим гомоном, который сквозь шум волн доносился сюда к мысу. Тучи морских птиц кишели вокруг него, а у отвесных скал белело, бурлило в накатах море. Острова притягивали и настораживали.
Пройдя чуть далее, обогнув каменистый обрывистый склон сопки, вышел к бухте Батарейной.
У самого осыпающегося голого склона, едва не касаясь его, в метре от подошвы сопки, перед глазами, огибая огромные валуны, безостановочно темным ленточным роем в сторону бухты Гертнера проносились армады небольших черных мух.
Куда, зачем они летели? Но видно какой-то мощный инстинкт вел их в этот безудержный полет. Несметный поток издавал тихое, протяжное, низкое по тону, жужжание, вызывая тревогу. Звуки эти то исчезали в шуме моря, то слышались явственно.
Мухи летели со стороны бухты Батарейной, сейчас ровной и спокойной, с наполовину осушенной литоральной полосой.
Солнце грело камни, я ощущал ладонями идущее от валунов тепло, когда местами карабкался через них, порой забирался на их широченные спины, перескакивал с одного валуна на другой.
(Окончание на стр. 23).
(Окончание, нач. на стр. 6).
Наконец передо мной в легком кружеве пены показался маленький островок – цель моего путешествия. Находился он метрах в тридцати от берега и при полном отливе в длину имел метров пятнадцать, возвышаясь над водой на метра полтора. При полной воде островок уходил в воду. Сейчас на его влажных каменных гребнях расположилось несколько чаек. Вдруг они взмыли над волнами. Прослеживая их полет – обернулся назад. Чайки стремительно уходили к оконечности мыса. Там вдали на валуне, зайдя по отливу на мелководье, но как можно дальше от берега, стоял рыбак и выбрасывал в море рыбьи потроха. Волны подхватывали их, и чайки, кидаясь в воду, вылавливали, хватали этот дармовой корм. Я перевел взгляд обратно на островок. Он все больше и больше выходил из воды. Здесь, у основания валунов, из которых он состоял, находились густые, чистые заросли ламинарии, ее чаще называют морской капустой.
Подняв ботфорты резиновых сапог и вынув из рюкзака целлофановый пакет, я направился к островку. Вода вмиг облегла, сдавила ноги. Это всегда ощущаешь при первых шагах в воде. Потом, привыкнув, этого уже не замечаешь.
ОСТРОВОК
Через минуту я легко поднялся на островок. Солнечные блики играли на его необсохших неровных выступах, имеющих резкие причудливые изгибы. Меж стыками прижатых друг к другу валунов с совершенно гладкой поверхностью колыхалась прозрачная вода. На стороне, обращенной к морю, в накатах пенились волны, под которыми угадывалась глубина. Обратная сторона спокойна и при отливе мелководна. Полностью островок никогда не выходит из воды.
Это было любопытное место со своими озерцами, оставленными ушедшим морем, выпуклостями, разбрасывающими тени, протоками в углублениях меж валунов. В причудливых нишах, прикрытых густыми лентами ламинарии, таились маленькие, размером с пятикопеечную монету, недавно появившиеся на свет крабики. С убытием воды, они торопливо и сердито перебегали в тень, к озерцам, в которых, сверкая серебряными спинами, юрко мелькали какие-то рыбешки, замирая таращили черные глазки в золотистых ободках и, срываясь с места, исчезали.
Интересно было бы знать, что в этих маленьких рыбьих головках…
Уверен, что все живущее в море и на суше существует не только для того, чтобы питаться и метать икру. У всего живого есть какой-то рецептор, доставляющий радость от бытия, радость от присутствия в этом материальном мире. В противном случае исключается стремление к жизни.
Иногда в этот крохотный островной мир, минуя его каменистые гребни, прорывался ветер – и тогда по озерцу пробегала яркая от солнца мелкая рябь, и как занавес закрывала волшебную сцену этого подводного царства.
Я ступил в проем меж валунов в воду. Оттуда от основания камней тянулись темно-зеленые плоские длинные ленты ламинарии, колыхались в движении воды. Отрывалась ламинария от камней с небольшим усилием. Иногда в ее лентах попадались малюсенькие, с ноготок, белые морские звездочки, и тогда я их отправлял обратно в заводи островка.
КОСАТКИ
Вдруг какая-то неясная сила вызвала ощущение чего-то надвигающегося, грозного, возникшего рядом. Это заставило меня сразу же выпрямиться и обратиться взглядом к морю.
Со стороны бухты Батарейной вдали появились четыре Косатки. Они находились далеко от мыса и шли сплоченно бок о бок вдоль берега метрах в ста пятидесяти от него, с невероятной скоростью приближаясь к мысу. Их мощные темные спины возвышались над водой. Там вдали рыбаки на двух резиновых лодках, что находились прямо по курсу косаток, побросав свои снасти, отчаянно гребли к берегу. Чувство опасности видно придало рыбакам столько силы, что они быстро ушли в сторону мелководья. Но, возможно, косатки чуть изменили курс.
Лодки в сравнении с косатками имели миниатюрный вид. По колени в воде рыбаки стояли рядом со своими надувными лодками, наблюдая за косатками.
Косатки уже шли напротив мыса, четыре мощные махины. Их темно-матовые спины то поднимались, то опускались в волнах. То вдруг одна из косаток исчезала под водой и вновь появлялась так же рядом с остальными.
Неукротимая сила ощущалась в облике этих океанских существ. Это завораживало. Мощная красота говорила: «Вот я рядом, часть мира. Океан, который для вас так опасен – моя стихия. Я дышу им».
Говорят, что не известны случаи нападения косаток на человека. Может быть и так. Но море умеет хранить свои тайны, в их числе и трагические.
Косатки жестокие и изобретательные животные. И понятна реакция рыбаков: береженого Бог бережет.
Вот что рассказал один многоопытный моряк, долгие годы ходивший в водах Охотского моря. А начал свое повествование он так: «Однажды я пожалел, что со мной на судне не оказалось фотоаппарата.
Было это у нас в начале лета в Охотском море, когда оно освободилось ото льдов. Но отдельные ледяные поля, довольно часто, то здесь, то там белели на водной глади. Погода великолепная. Идем мы – и вдруг видим по правому борту, на ледяном поле, этакий неровный кусок метров на двадцать, может чуть более в поперечнике; темнеют нерпы, лежат, с тревогой смотрят на море. А вокруг льдины, туда-сюда ходят косатки, чуют добычу, а достать не могут.
Нерпочки, в количестве примерно пятнадцати, лежат, мордочками водят, с опаской смотрят на хищников. Вдруг одна из косаток отошла от этого ледяного клочка, а затем разгоняется и несется на льдину. Не доходя до нее, выскакивает на скорости из воды и, переворачиваясь в воздухе, сверху падает на лед, проскальзывает по нему и уходит в воду.
При своем скольжении косатка сбивает несколько нерп в море. А там уже другие косатки ждут этих нерп, расправляются с добычей.
Через некоторое время другая косатка, точно так же взметается над льдиной, сбивая с нее несколько нерп. Все это продолжалось, пока на льдине не осталось ни одной нерпы. Косатка – хищник. Это природой так в ней устроено», заключил свой рассказ моряк.
Вспомнив его, я смотрел на косаток. Они развернулись и направились к «Трем братьям», а затем к полуострову Кони.
ИДЕТ ПРИЛИВ
Я осторожно спустился с островка и пошел к берегу. Навстречу под тонким слоем воды бежал какой-то заполошенный крабик, этакое небольшое, меньше ладони, существо с бурым в колючках панцирем. Таких крабиков еще называют морскими пауками. Думаю, в научном мире у него есть более звучное латинское название. На песке меж камней пунктирами оставались его мелкие следы. Крабик бежал к островочку. Видно у него там были свои дела.
Над водой, над жемчужной пеной волн, низко по прямой проносились гагары. Метров двести-триста в одну сторону, а затем обратно. Нравилось им так вот махать крыльями, носиться. А потом – раз, и опустились на воду.
Высоко парили чайки. Нет-нет, то одна, то другая, срываясь с полета, устремлялась к воде и взвивалась опять в небо, но уже с добычей.
Сбор ламинарии закончен. Идет прилив. Чтоб облегчить себе ношу, собранную морскую капусту разложил на берегу на прогретые солнцем валуны. С ламинарии мелкими струйками стекает вода. Затем, упаковав морскую капусту в рюкзак, направился в сторону города.
О. МИХАЙЛОВ. |
