Главная > Культура. Искусство > ДЕТСТВО, ОПАЛЕННОЕ ВОЙНОЙ

ДЕТСТВО, ОПАЛЕННОЕ ВОЙНОЙ


4-08-2011, 09:58. Разместил: redaktor
«Вечерний Магадан» продолжает публикацию глав из документальной повести о первых днях и месяцах, а потом и годах Великой Отечественной войны, запечатлевшихся ярко в памяти девочки Эллы. Автор этого повествования – Нелли Федоровна КУЗНЕЦОВА, с 1983 года по 2005 г. работавшая акушеркой родового отделения в роддоме Магаданского горздравотдела. Уроженка Курской области (г.р. 1935), она закончила Кинешемское 4-годичное медицинское училище по специальности фельдшер-акушерка, и всю жизнь отдала благородному делу родовспоможения. Она трудилась на Украине, в Дагестане, потом приехала на Крайний Север… Ныне Нелли Федоровна проживает в Старом Осколе (Курская обл.), поддерживает связь со своими коллегами, через которых и передала редакции рукопись книги «Жизнь прожить – не поле перейти». Мы публикуем фрагменты из первой части этой книги «Детство, опаленное войной».

(Продолжение, нач. в №21)
НО ЭТО БЫЛО...
Я не берусь своим умом судить о доблести и силе Советской Армии в те прошедшие времена. Но это было так.
Видела своими глазами и все надолго осталось в памяти маленькой светловолосой девочки Элки, как по дороге нашего села немцы вели наших пленных солдат – солдат Советской Армии, под охраной, с оскаленной пастью овчарок. Шли, кто обут, а кто босой, поднимая дорожную пыль. На их худых телах без ремней болтались выцветшие, давно нестираные, пропахшие потом гимнастерки. Солдаты, уставшие, исхудавшие, давно небритые, обросшие щетиной, шли молча, не поднимая глаз. В них чувствовалась безысходность, со стороны казалось, что они на себя взяли всю ответственность за происходящее и теперь виноваты только они перед своим народом. Горько было на них смотреть. Внешний вид их был ужасным. Многие были ранены, их головы, руки, ноги были перевязаны грязными от пыли бинтами, уже давно без перевязки с засохшей кровью. Некоторые шли с трудом, опираясь на палку вместо костыля.
Как только появлялись группы пленных, на улицу выбегали женщины, дети. Каждая женщина, среди пленных солдат искала кого-то своего: отца, брата, мужа, сына. Охранники не разрешали подходить близко к пленным, кричали. С поводков вырывались овчарки, так и норовили наброситься на того, кто подходил к пленным. Более смелые женщины прорывались через немецкую охрану, кидали в середину пленных солдат узелок с продуктами. Его тут же подхватывали на лету исхудалые руки. Женщин тут же отгоняли охранники, их собаки так и порывались наброситься на них, рвались с поводков, но немцы удерживали их пыл. Пленных солдат вели не один день.
Такую роковую ошибку совершило советское правительство, а в ответе солдаты, которые теперь шли оборванные, грязные, голодные. Шли молча, опустив глаза и голову, испытывая стыд. Они видели, что их сопровождают другие глаза, глаза матерей, жен и детей. А были ли они виноваты? Из-за кого они теперь испытывали стыд, голод, человеческое унижение?
От шагов пленных солдат в воздухе еще долго стояла столбом дорожная пыль. Провожающим взглядом женщины и дети смотрели вслед уходящим нашим русским пленным солдатам, думая, что теперь будет с ними, останется ли кто из них живым и вернется ли кто домой.
На душе у каждой женщины была своя думка. Может быть вот так, где-то в другом городе или селе идет и ее муж, отец, сын, под надзором немецких солдат и овчарок. На их глаза набегали непрошеные слезы. В оккупации ни одна женщина не имела никаких известий о своих близких. Где они, что с ними, живы ли они?
ПЕРВЫЙ БОЙ
Наше село не раз переходило из рук в руки, то наши отбивали немцев назад, то немцы снова наступали. И все-таки в течение длительных боев за Курск, немцы надолго обосновались в нашем селе.
У станции «Полевая» была граница – передовая. Там были расположены советские войска. Немцы спалили полсела, дома, которые были ближе к передовой. Люди жили по нескольку семей в одном доме. Наши войска еще несколько раз пытались отбить село, но, вероятно, не хватало военных навыков, орудий, солдат и человеческих сил.
Помню, идет бой, а я уселась у дома, на завалинке и смотрю. Вижу, бегут наши солдаты, отстреливаются, немцы бегут, тоже отстреливаются. Недалеко от моего дома упал советский солдат, к нему подбежала двоюродная сестра Люба, подхватила его и потащила за угол дома. Слышу голос мамы:
- Элла, Элла, где ты? Иди сюда!
У соседа Дмитрича был самый большой добротный погреб. Вот к нему и бежали все соседи прятаться во время боя или бомбежки. Прибежала и я. Уселась на верхнюю перекладину лестницы. Народу было много. В погребе было слышно, как со свистом летят снаряды, перелетая или не долетая, рвались так, что стены дрожали. Слышался женский шепот:
- Господи! Спаси и помилуй! Господи, спаси малых детушек.
- Слава Богу, мимо пролетело, – молясь и вздыхая, обращались женщины к Богу.
В погребе мы просидели всю ночь. Утром боялись выходить, не зная, кто в селе, наши или немцы?
Но вдруг кто-то взялся за ляду крышки погреба и резко отбросил ее. И я увидела сначала ботинки на широком каблуке, застегнутые черными шнурками через множество металлических крючков, а подняв глаза вверх, увидела, на меня было нацелено черное дуло металлического ствола немецкого автомата, который наготове держал стоящий над входом в погреб немецкий солдат.
Со страху его рассмотрела всего: на нем была серо-болотного цвета форма, брюки заправлены в ботинки, чуть приспущены. Китель солдата в талии перетянут широким кожаным ремнем с большой блестящей пряжкой. На голове – пилотка, с какими-то отличительными немецкими знаками.
В погребе начался переполох, заплакали дети, запричитали женщины. Немец на ломанном русском языке спросил:
- Партизанэн есть?
- Нет! Нет! – в один голос закричали женщины. – Тут только мы, бабы и дети.
- Выходить! – сказал немец и ушел.
Женщины, охая и вздыхая, забирали своих детей и расходились по домам. А я от мамы получила подзатыльник за непослушание.
- У меня от страха чуть сердце не оборвалось, когда увидела направленный на
тебя немецкий автомат, – говорила мама плачущим, дрожащим голосом.
От обиды я сопела носом, хотелось расплакаться, но сумела себя сдержать.
Бой закончился. Значит, снова отступили наши. С этим отступающим войском ушла и наша Люба на фронт.
По замершей дороге села шли немецкие танки с черными крестами, оставляя гусеницами след, вдавленный глубоко в промерзшую землю. Немцы выгоняли из сараев скот, втаскивали туда пушки, маскировались. Они готовились остаться на долгое время в нашем селе...
Война – войной. А жизнь продолжалась, даже в таких жутких условиях, когда страшно было выходить на улицу, когда ждешь то боя, то бомбежки. Мы видели горе, много слез, перенесли голод, это очень страшно. Наши матери каждый наступающий день думали, чем накормить детей. Но дети есть дети -непоседы. Зимой им хотелось поиграть в снежки, с горки прокатиться на санках, покататься на коньках «снегурках», прикрепленных веревочкой через палочку к старым валенкам.
В необыкновенно снежную зиму между домами навалило большие сугробы снега. Это было раздолье для детей, можно было вволю покататься на санках...
День шел к закату. Вечерело. Было тихо, но морозно. На улице слышался детский смех, шум, гам, скрип санных полозьев, там было весело. Мне было грустно, я сидела у окна и глядела на происходящее, мне так хотелось быть там, вместе со всеми, поиграть в снежки, покататься с горки. Но мама меня не пускала, и я слезно ее упрашивала:
Мамочка, пусти на улицу, хоть на минуточку. Я долго не буду.
Нет! Там холодно, мороз, замерзнешь, еще заболеешь.
Как замерзну, так сразу приду домой, – упрашивала я.
Ну, ладно. Одевайся, да потеплее и всего на полчасика. Понятно?
Ура! – радостно вскрикнула я.
Я быстро стала одеваться, на ноги натянула валенки, схватила шапку, вязаные варежки и шмыгнула за дверь, чтобы мама не передумала, на ходу застегивая шубу.
На одни большие санки садилось много детей, а к ним цеплялись другие. Посадили и меня. Сзади дети делали разгон, толкали сани, и мы с радостными криками катились с горки.
В доме напротив нашего дома жил немец – комендант. Этот дом отличался от других, так как был более добротный, окна с покрашенными резными наличниками, поэтому комендант и выбрал для себя, его...
Наши санки катились через дорогу прямо к этому дому. Коменданту видно надоел наш визг, шум, мы мешали ему. Он не вытерпел. Выбежал на улицу раздетым, без шинели, на голове фуражка с высокой тульей, а в руках держал пистолет. Он что-то кричал на немецком языке и два раза выстрелил вверх. Старшие дети со страху быстро разбежались, в санках осталась только я. Передо мной стоял комендант с пистолетом, черное дуло которого было направлено на меня. Меня обуял страх, я истерически громко закричала, потом начала плакать, по моим щекам катились холодные слезы, я их варежками размазывала по лицу.
Комендант опустил пистолет, но продолжал что-то говорить, я только поняла:
- Киндер плохой! Марширен нах хауз! – и пошел к дому.
А я все сидела в санках, боялась встать от страха. Мама услышала выстрелы, но не могла понять, где и почему стреляют.
Перепуганные дети прибежали домой и рассказали, что выбежал комендант, он стрелял и их разогнал.
-А Элка где?
-Она там, в санках осталась – сказал мой двоюродный брат, Колька.
- Он в нее стрелял?-допытывалась мама. Убил? взволнованно спрашивала она
-Нет! Нет! Элка жива, она там плачет.
Прибежала моя перепуганная мамочка, схватила меня в охапку, прижала к себе. По её щекам бежали слезы и она причитала:
- Эллочка, доченька, ты жива? Теперь тебя никуда не пущу. Даже не просись!
Будешь дома сидеть.
Но, придя, домой, мама все-таки меня отшлепала, ворча:
Непослушная! А если бы он тебя убил?
Не убил же, – оправдывалась я.
Наступила ночь. Тихо. На небе взошла огромная, яркая луна. Все небо было усыпано крупными, мерцающими звездочками. Казалось, что на земле мирно и спокойно. Но покоя еще не было. Шла война. О ходе войны люди ничего не знали, так как ниоткуда не было никаких известий и никакой связи, но народ что-то понемногу узнавал друг от друга.
Помню, как из дома в дом носили всю потертую газету, где была помещена фотография Зои Космодемьянской. Люди знали, что немцы занимают город за городом и приближаются к Москве, горестно вздыхали и тайком вели разговоры:
- Надолго ли пришли немцы? Когда же наша Красная Армия начнет наступать? Но на все эти вопросы тогда еще никто не мог дать ответ.
(Продолжение следует).
Вернуться назад